Смерть Ленро Авельца. Кирилл Фокин
не стал с ним работать. Это естественно, но и Ленро, думаю, высказался предельно ясно. Они расстались без скандалов, но если мысли Мирхоффа более-менее понятны, то Ленро – как обычно.
А вот в администрации Вилька ему могли найти место. Серьёзное. Дурная репутация опережала его, да и с Вильком у них были давние отношения – они что-то не поделили в Москве. Но несмотря на репутацию, из-за которой Вильк оставил Ленро за бортом…
Понимаете, если бы Ленро Авельц появился в штаб-квартире и заявил генсеку Вильку, что хочет вернуться в команду, я уверена, я даю стопроцентную гарантию, – его бы приняли с распростёртыми объятиями. Вилька во многом упрекают, и справедливо, но он жил реальным миром. Он понимал тяжесть ситуации. И он не разбрасывался людьми. Он ценил профессионалов. Тогда звучали предложения – и они были очень популярны, кстати, – тотальной чистки внутри Организации. Вильк на это не пошёл. Да, он сменил администрацию, но среднее звено… такие, как я, – он опёрся на нас. Независимо от собственных симпатий, он понимал, кто нужен Организации. Профессионалы. И Ленро… В автобиографии он так о нём отзывается, даже не называет имени, «один бойкий поляк», помните?
Организация рассыпалась. Нас били ногами, нас распинали, и в такой момент этот «бойкий поляк» приходит и говорит: «Я беру ответственность». Да он спас нас. Своей решимостью, спас тем, что произнёс эти слова. Первый год был самым сложным. Они хотели изменить Устав, переписать его, всё равно что похоронить все достижения последних лет – Армию Земли, единый образовательный стандарт, полномочия ВОЗ, ОКО… Похоронить, короче, всю Организацию. Со всем хорошим и плохим, похоронить и засыпать землёй. И мы сражались. Мы поняли, мы просто поняли, что последний рубеж проходит по нам. Если мы выстоим, то шанс ещё есть. А если нет, то всё, чего мы добились, чего добился Авельц, кстати, и генерал Уэллс, про которого молчат, а ведь сколько он сделал для безопасности, сколько жизней спас и сколько войн предотвратил…
Знаете, работать на Организацию – это подписать бессрочный контракт с сатаной. Причём я имею в виду, не с сатаной нынешним. Нет, с тем сатаной, который поднял восстание против Бога. В дни ангельской гражданской войны, вот в те дни подписать с ним контракт.
(Гелла делает паузу, пытаясь смягчить эффект от дурацкой аналогии.)
Это тяжело. Ты одновременно и полицейский, и пожарник, и врач, и правозащитник, и психолог, и чёрт знает кто… Всегда тяжело, ситуация всегда критическая. Всегда есть угроза теракта, всегда маячит финансовый кризис, всегда стихийные бедствия, вспышки эпидемий, а сзади, высунув язык, пускают слюни журналисты, и коллеги ждут провала.
Никогда не было легко. Всегда тяжело. Но, поверьте, такого года, как после Шанхая, не было. Не война – побоище. Просто резня. Я думала, я сойду с ума. Я была на грани помешательства. Все были. Многие лежали потом в клиниках, многие уволились и зареклись иметь с Организацией дело… Но работу доделали. Я не имею в виду новичков, пришедших с Вильком, я про старую гвардию. Про тех,