Семь почти счастливых женщин. Лидия Давыдова
оттуда пачку с салфетками, вынула одну и высморкалась. Сморкалась она нешумно, деликатно, словно боялась побеспокоить кого-то своим звуком. Она положила салфетку обратно в сумочку и только тогда заметила сидевшую рядом Аниту.
– Меня зовут Оля, – произнесла она тихо, – в машине я не представилась.
Анита хотела было заговорить с ней, но внезапно в комнату ворвалась та мотоциклистка. Короткие шорты, поджарые, без единого жирка ноги, надо же, такое и правда бывает не только в фильмах, и полотно татуировок, на икрах, голени и щиколотке, из иероглифов, дельфинов, морских волн и черепов. Тяжёлые ботинки, майка с бахромой, чуть оголявшая накачанный пресс, глубокое декольте, выглядывавшее из-под чёрной куртки-косухи с металлическими кнопками и вставками. Чёрные стрелки, пирсинг в правой ноздре, пирсинг в брови, яркие красные губы. Она перекатывала от щеки к щеке жвачку.
– Чао! Я – Регина, – чавкнула она, надув пузырь, и шмякнулась на подушку. Потом убрала подушку и села на паркет, скрестив ноги, так что всем стало видно её чёрное нижнее белье.
Глаза у Регины были зеленющими, такими, что Анита была уверена, что это линзы. Эта женщина была настолько сексуальна, вызывающе привлекательна, что Анита не могла оторвать от неё глаз.
– Смотри не влюбись. – Регина подняла на Аниту глаза, хлопнула чёрными длинными ресницами, показав жирные идеальные стрелки, и засмеялась.
Анита засмущалась, перестала пялиться, хотя, когда Регина не видела, старалась хотя бы чуток подсмотреть за её жестами, позой и тем, как та вела разговор.
– Привет, девочки! – заявила видная блондинка. Она стремительно забежала в комнату и так стремительно устроилась около Сары, что та моментально втиснулась в стену. – Меня зовут Маша, – представилась она.
Маша не была ни толстой, ни крупной, она была заметной. Всего в ней было много: большая грудь, пухлые губы, густые волосы, даже шёлковое платье с крупными воланами и юбкой клёш.
В машине на Аниту Маша произвела неоднозначное впечатление.
Когда Анита сказала, что гордится своей белорусской стойкостью, имея в виду, конечно, всё то, что ей пришлось пережить во время развода, Маша повернулась и выдала:
– Ой, да ладно, тоже мне, нашла стойкость.
Анита сразу напряглась.
– Стойкость, – продолжила Маша, взмахнув своими коровьими ресницами, – это когда ты живешь в девяностые в Гольяново и смотришь каждый день на героиновые рожи. Вот бы ты пожила в таких условиях, потом бы говорила.
Анита хотела сказать про то, что Маша только что обесценила её опыт, но сдержалась. Ей показалось, что Маша бы просто не поняла, что именно она имеет в виду под «обесцениванием опыта».
Маша сразу же закидала Сару вопросами, что-то уточняла, Сара отвечала скупо и односложно. Маша вообще очень много говорила. Делала это быстро и громко, время от времени