Её (мой) ребенок. Янка Рам
могу сейчас… с утра отправлю… моему заму скинь. Отчёты мне отправь. Я посмотрю. Рука? Вывих плечевого. Нет, ничего критичного. Все живы, тачка застрахована.
– Ничего критичного… – цокаю языком, осуждающе качая головой.
Вздрагиваю от грохота в палате. Всунув в руки Михе доверенность, решительно залетаю туда.
Присев на кушетке Марьяна, словно пьяная дезориентировано смотрит вокруг и под ноги, на осколки от стакана с водой, что стоял на тумбочке в изголовье. Поднимает на меня взгляд.
Неверяще заторможенно хмурится…
Подносит к глазам кисть. На запястье синие пятна то ли от капельницы, то ли от удара.
Снова смотрит мне в глаза, тяжёлые веки пытаются закрыться.
– Ян… – шепчу я, сам немного теряя ориентацию в пространстве от того, как неуверенно она взмахивает руками, словно ища равновесие.
Дергаюсь к ней ближе и растерянно замираю.
Встряхивает головой, как будто я глюк.
– Марьяна! – залетает следом Лившиц, видимо закончив разговор.
Она переводит взгляд с меня на него и обратно.
– Айдаров?… – беззвучно двигаются её губы.
– Врача позовите! – выскакивает Лившиц в коридор.
Марьяна слепо кладёт руку на капельницу, стойка откатывается. Пытается встать… босые ступни касаются пола, одна щиколотка перемотана. Под ногами всё в осколках.
– Стой! – выдыхаю я, срываясь к ней.
– Где… моя… дочь?
Успевает подняться, нога подламывается, глаза закатываются и …
Теряя равновесие, летит на пол.
Подхватываю её уже у самого пола.
Кровь бьёт мне в лицо, кружа голову. Держу ее на руках, прижимая к себе. Она снова в отключке. Касаюсь губами бледного лица, задыхаясь от бури чувств.
Ох, Кошкина…
Бережно укладываю обратно.
– Марьяна… – пошлепываю по щеке.
Мне кажется, что она не дышит и слишком бледная. Белая! В панике возвращаю ей на лицо кислородную маску. Растираю ледяные пальцы.
– Ты же Кошка… – бормочу я. – У тебя девять жизней, помнишь?
Нервно пытаюсь улыбнуться.
– А еще – такую заразу даже дустом не убить… – вспоминаю одну из наших шуток.
– А ну-ка, дыши! – рявкаю я испуганно, припечатывая ей по щеке.
Слепо отталкивает мою руку.
Выдохнув падаю на стул, закрывая руками лицо.
– Мать твою…
Напугала!
Стискиваю ее кисть, в эмоциях вжимая в губы. Мне хочется поласкаться об эти ладони, забыв о том, что между нами пропасть. Хочется ровно до тех пор, пока я не вспоминаю, что…
– Кошкина… – с горечью отстраняюсь я. – Аленка – моя дочь?
Непослушной рукой срывает маску.
– Исчезни… Айдаров… – хрипло. – Она только… моя.
– Да?.. – начинаю свирепеть я.
Если у тебя есть силы кусать, Кошкина, значит, ты уже в порядке. И мне есть, что сказать!
– Тогда, где твоя дочь, а?! Может этот твой Лившиц знает? Ты спроси!
Слышу