Садовый вишнь. Мария Фомальгаут
опять же и то и другое вместе, а у снов иначе не бывает.
…рельсы спереди тоже были ржавые (во сне, во сне, да), и в общем-то мало отличалось то, что впереди, и то, что сзади, – но каким-то образом знали, что состав нужно двигать вперед, и поторапливаться, пока не настигла ржавчина. Даже здесь, где проходил состав, ржавчина настигала повсюду, на рельсах, на самом составе, на остатках городов по сторонам дороги – я все думал, куда там делись люди, и были ли они вообще – сон не отвечал. Сны вообще никогда не отвечают на вопросы, а может, это просто мы до сих пор не научились их задавать.
Мне досталась комната в самом дальнем конце состава, – чтобы можно было видеть ржавчину бесконечно далеко, как она взметается рыжей пылью, маленькими вихрями, пожирающими стены домов.
Останавливались на неведомо кем поставленных остановках, выходили в то, что можно было считать городами, смотрели на полуразрушенные дома, в которых окна почему-то зарастали кирпичами. Мне нельзя было выходить, потому что… ну потому что, то ли во сне мне еще было слишком мало лет, то ли женщинам было нельзя, хотя нет, женщины там были, уходили вместе с мужчинами к заброшенным городам. Или у меня была какая-то не та национальность, потому что сон был английский/немецкий/французский/китайский/нужное подчеркнуть, а я ничего из вышеперечисленного. Или там надо было что-то уметь, чего я не умею, или…
В общем, мне пришлось найти какую-то вещь, которая делает человека невидимым – сон даже толком не объяснил, что это за вещь, – и тайно пойти со всеми в полуобвалившиеся дома и окна, заросшие кирпичами. Нужно было что-то собирать, что-то ценное, сон не сказал, что именно, мы подсвечивали коридоры и комнаты фонариками, в углу одной из комнат пряталось что-то страшное, а сон даже не дал мне толком испугаться…
Нужно было собирать что-то, сон даже не показал, что именно – и я покорно иду по коридорам, дергаю за ручки, дорогие, изящные, они отваливаются, падают мне в ладони, – золотые, украшенные драгоценными камнями. Я заглядываю в комнаты, – там ничего нет, или лежит какой-то хлам, я собираю блестящие изогнутые ручки, одну, две, миллион.
Состав уезжает, бросая нас в заброшенном городе, уже наполовину обглоданном ржавчиной, – так было задумано, нет, не теми, кто уехал в составе, а самим сном. Ржавая буря надвигалась, все ближе, ближе, мы сами начали рассыпаться в прах, пора было выбираться из сна…
– …что вы видели?
– Город… ржавчину… поезд уходит… окна заросли кирпичом… – нет сил даже говорить.
– Да… а еще?
– Ржавчина наступает… люди бегут… поезд уходит…
– Это у вас что?
Все еще сжимаю ручки.
– Золото… рубины… надо было собирать… ручки…
– И это все, что вы принесли?
– А… а что?
– А то… Там же люди были, люди, вы понимаете?
– Ну люди, и…
– …и вы не забрали оттуда ни одного человека?
– Но…