Смерч навстречу. Даром. Светлана Нарватова
мужчин. Честное слово, – соврала Дарья, и голос её не дрогнул.
Будто не занимались они ночь напролёт жарким, грязным сексом и только что не готовили вместе ужин.
Способность Дарьи врать с такой легкостью и непосредственностью оказалась не потрясением, но весьма неприятным открытием.
– Да. Обязательно. Конечно, мама. С праздником. Да, скучаю. До встречи, – закончила разговор Дарья, и её плечи обвисли.
Она медленно обернулась и обнаружила Полякова. На её безразличном лице не промелькнуло ни тени эмоций. Стыда, например.
– Значит, никаких мужчин у тебя здесь нет, – стараясь сдержать голос, поинтересовался Кощей.
– Мама спрашивала о том, не завела ли я здесь мужчину. И если ты думаешь, что она интересовалась, занимаюсь ли я с кем-нибудь сексом, то ошибваешься.
Это «ты» срезонировало у Паши где-то в груди, но он не мог толком сказать, с каким знаком.
– Маму волнуют серьёзные отношения. Такие, за которыми следует брак с неминуемой в дальнейшем физической, психической, нравственной и финансовой катастрофой. Вы уверены, что готовы взвалить, – а вот «вы» вызвало горечь, – всё это на свои плечи, чтобы соответствовать в глазах моей мамы понятию «заведённый мужчина»?
Поляков не знал.
То есть заведённым мужчиной он себя чувствовал, причём во всех смыслах, но ничему соответствовать не собирался. И как к услышанному относиться, тоже не знал.
– Давай пирожные есть? – предложил Паша.
Шестым чувством он понимал, что задавать вопросы о «Николае Владимировиче» сейчас не место и не время. Но чудовище под названием «ревность» уже расправляло в его душе свои крылья и выпускало когти. И это Кощея категорически не радовало.
Глава 4. Павел
– Пирожные?.. – переспросила Даша, будто не понимала, о чём речь. – А. Пирожные. Пирожные давай. – Те.
Она направилась в кухню, на ходу, с каждым шагом, расправляя плечи и стирая выражение обречённости с лица. К тому моменту, когда она села за стол, ей даже удалось натянуть на лицо улыбку. Но Паша задницей чувствовал, что это всего лишь дань вежливости и умение держать хорошую мину при плохой игре. Сам Кощей на такой случай предпочитал противопехотную. Даша, судя по тому, что питается овсянкой, пишет ночами рефераты, но матери обещает новые окна, оружия, сильнее острого взгляда, не знает.
– Возьми в сумке, я пока со стола уберу, – попросил Поляков.
Томность и лёгкость вечера растаяли, как лёд в бокале виски. Паша бы от него сейчас не отказался. Настроение у Дарьи было не из тех, когда демонстрируют любовь к себе – в приземлённом смысле этого слова. В конце концов, он не ждал быстрой победы. Но и уезжать несолоно хлебавши тоже был не намерен. Не потому что его жаба давила за впустую потраченную еду. А потому что не хотел.
Он хотел Дашу. Грубо, непритязательно, по-мужски. Хотел спать с нею в обнимку. Может, он не умел так спать. В конце концов Поляков всё равно сворачивался и закрывался, но засыпать он хотел с Дашей. Ощущения можно было описать одним словом: «Моё!». В это