Шепот волн Обводного канала. Борис Александрович Алмазов
а кассирша тары бары с продавцами. Такая она у нас стерва: склочная, крикливая, как заведется – себя не помнит! Она кому-нибудь кости мыла . В экстазе! Касса открыта! Он руку протянул – вот и все! Спит он неизвестно где, чего ест непонятно. Стало быть, совсем ощущение реальности у него потеряно. Он как пьяный! В предыдущий момент не ведает ,что сделает в последующий…
Утром, ни свет ни заря я на первую электричку и Питер. Тут ведь недалеко. И первым делом в зоомагазин. Там старичок -лесовичок.
– Был, – говорит, – молодой человек. Все на нем, действительно, новое :и пальто и шляпа. Худой. Очень худой. Вчера целый день на рыбок любовался… да …с любителями говорил, а сейчас вот только что поступили белки, так он купил всю партию и ушел. Бегите, вы его догоните.
Я ноги в руки. Первого пацана спросил: «Куда дядька с клетками пошел?» Так он меня до самого парка чуть не на себе тащил. А там уголовник мой митингует! Вокруг него прямо-таки детский праздник
– Дети! – говорит. Те ему в рот глядят.– Нет ничего дороже свободы! И нельзя отнимать её у живого существа! Вы представьте себя на месте этих несчастных белок. У них наверное, есть мамы, которые по ним плачут.
Я стою как три тополя на Плющихе! Вот он преступник – бери голыми руками… Больше того, не арестовывать – преступлению пособничать . Но не могу! Стою, слушаю!
Уговариваю себя : мол нельзя при детях. Нельзя им психику травмировать. Они на него как на живого Деда Мороза смотрят. А он и рад! Раскраснелся весь, распахнулся. Шляпу на землю скинул, а головенка-то стриженная как у первоклашки, с кулачок, и уши торчат.
– Сейчас,– кричит,– Мы вернем белкам отторгнутую свободу!
Дети, значит, «ура»! А утро хорошее – бабье лето. Лист, знаете ли, золотой шуршит. Небо высокое, синевы необыкновенной… Один натуралист, говорит:
– Белок нельзя сейчас отпускать, у них нет запасов на зиму!
Мой беглый весь затрепетал:
– Ты все рассчитать хочешь,.. Все по расчету! И вот тут ты ошибаешься. Потому что есть такие обстоятельства, что за глоток свободы можно жизнь отдать…
Сейчас то оно странно, а тогда конец шестидесятых – романтика. Сейчас бы его, может, и ребятишки не поняли. А тогда – другое время! Я то, например, его хорошо понимал. Одна девчонка натуралиста по лбу:
– Мы белок всю зиму кормить будем! Давайте, дяденька, выпускайте!
Мой ЗЭК её расцеловал и предоставил право открытия клеток!
Девчоночка присела, дверцы открыла… Платочек кулечком, пальтишко красненькое с кушачком… Ребятня вся притихла, а натуралист опять
Они не побегут! Они к клеткам привыкли.
Они и точно не выходят И я, дурак, расчувствовался – уж больно хочется, чтобы они, значит, выскочили! А они как догадались! Как брызнули по веткам, только хвосты трубой. Тут такой визг пошел и танцы на лужайке. Зек мой стоит, по щекам слезы, а сам как именинник. Ребята за белками гурьбой. Мы с ним вдвоём остались, и уж нет мне оправдания, а рука не подымается. Не могу, знаете ли!
Постоял он, подобрал шляпу и пошел. Ну, я, естественно, сзади. Он на вокзал,