Потому что (не) люблю…. Стася Андриевская
карте. «А что, что-то не так?» – как ни в чём не бывало добавила тогда она. А я не стал отвечать, но про себя понял – да не так. Я просто настолько забрехался сам, что невольно начал проецировать это и на неё. Довольно мерзкое ощущение. И тогда оно худо-бедно отступило, а вот теперь…
– Ладно, давай по койкам, – через силу зевнул я. – Четыре часа спать осталось.
– А куда конкретно едешь-то? Может, вместе сгоняем? У меня водительское с собой, будем меняться за рулём, если что.
Твою мать. Вот это и называется – загнать себя в угол!
– Не братан, спасибо, но в этом нет смысла. Ты лучше тут… за Маринкой пригляди.
Когда поднялся в спальню, Маринка вроде спала. Дышала ровно и тихо, как всегда, отодвинувшись от середины кровати на самый край – подальше от меня и отвернувшись. Я тоже лёг на свою половину, лицом к ней. Подпер голову рукой, заскользил взглядом: призрачно белеющие руки… Тонкая чёрная лямочка ночной сорочки – так и просится, чтобы её спустили с плеча… Волосы, размётанные по подушке. Манящий, раздражающе закутанный в покрывало, крутой изгиб от бёдер к талии. И надо всем этим, полупрозрачной вуалью, аромат её любимых духов. Наших любимых.
Коснулся её плеча – теплая, манящая, знакомая от первой до последней родинки, до мельчайшей чёрточки на ладони… Но такая вдруг чужая и непонятная. Медленно повёл по её руке – до кисти и обратно. Спит или нет?
Пальцами под волосы, по шее, по спине. Поддел эту чёртову дразнящую лямочку, сдвинул… И, не сдержавшись, припал губами к основанию шеи. Аромат любимой женщины – уже не духи, а она сама, её кожа, тепло, характер, нежность и острота – ударили в голову, зарождая бурю. Зарылся лицом в волосы, рукой – по изгибу талии, покрывало в кулак – и к чёртовой матери… Ладонью по бедру, под шёлк сорочки…
Маринка вздрогнула, выдавая себя. Не спит. Тем лучше!
Поцелуями по спине, пальцами под трусики – мимолётно, и снова по бедру – с нажимом, до дрожи дурея от голода и желания. Бёдра на внутренней поверхности, там, где ноги сомкнуты с уже заметным, неслучайным сопротивлением, теплые, манящие. Ладонью, с усилием, между ними – а в памяти всплывает запах и вкус, нежная влажность и…
Маринка забилась, пытаясь сбросить мою руку.
– Не надо. Я не хочу!
А я сгрёб её поперёк живота, рванул на себя, навалился. Слышал я уже всё это. Не хочу, голова болит, настроения нет… И, самое козырное: «Я не резиновая Зина, чтобы терпеть без желания» Терпеть, видите ли! Всё это, вкупе с её отстранённой холодностью, пугало, бесило, обижало, выбивало из колеи… Но сегодня в клубе я вдруг снова увидел свою Маринку. Ту самую, настоящую, словно выглянувшую из норки. И я, чёрт возьми, разозлился!
Сначала она слабо сопротивлялась, но я не сдавался – зацеловывал, пьянея от вкуса её губ, прогибая её настойчивой нежностью, тычась стояком куда-то в её бедро, пытаясь протиснуть колено между судорожно сведёнными ногами, выглаживая ладонями каждый изгиб такого любимого, такого желанного тела… И Маринка сдалась,