Учительница русского. Анна Пушкарева
там считается хорошим тоном, за границей. Избаловали они себя придумыванием всяких церемониалов и тонкостей этикета, – но ей ли, советской женщине, переживать об этом? И все-таки как же хочется понравиться! Как хочется оставить после себя тот тонко уловимый женственный флёр, который витает вокруг утонченных натур! А посему: как сидеть? Как держаться? В голове Вари роем вертелись вопросы без ответа.
Она шла, ставя ноги не слишком уверенно, и однажды даже чуть не подвернула лодыжку. Конечно, он был красив, этот немец, что уж тут скрывать: стройный, подтянутый, в добротном костюме из легкой светлой шерсти с блестящими пуговицами. Большой его затылок выделялся над крепкой шеей, обрамлённый безупречно ровно остриженными белокурыми волосами, белоснежные зубы, аккуратная и одновременно волевая челюсть. Надеть на него форму – и великолепный получился бы солдат, способный повергать противника ниц силой одного только взгляда!
Поблёк как-то рядом с ним Николай, простой, коренастый мужичок с рябыми от перенесённой в юности оспы щеками. Когда-то и он был красив, но лишь той красотою, какую даёт молодость. Тяжёлый труд рабочего очень быстро вытравливает из человека свежесть и притягательность, давая ему преимущество в виде упругих, железных мышц, – совсем как у этого Молотобойца, который на своём пьедестале вырос перед Варей в конце улицы Горького.
Прежде, чем свернуть на Красный проспект, женщина постояла немного в тени здания, разглядывая атлетическую фигуру и воспоминаниями уносясь в недалекое, но кажущееся уже таким нереальным прошлое.
Леся права, если подумать, они с Николаем за все прожитые годы были немногословны друг с другом. Варя лишь понаслышке знала историю Николаевого отца, который на покосе, когда раздавали суп, якобы обронил: «Народ, победивший самодержавие… а кормят баландой! Самих бы их там этой баландой угостить». Кого «их», где «там»? Тем не менее, нашлись в сибирской глубинке, в глухом селе свои переводчики, донесено было, куда следует, отца забрали в лагерь, мать с четырьмя детьми, – Николай был самым старшим, – выгнали из избы, забрали кормилицу-корову. Николай хорошо помнил, как рыл землянку, в которой семья перебивалась потом несколько лет, пока ни улеглись «страсти» по этому делу, как с младшими братом и сёстрами собирали и ели оброненные после жатвы пшеничные колоски.
После этого Николай словно онемел внутренне и научился молчать. Когда они познакомились в Колывани, где после ареста бабушки схоронилась семья Вари, и даже не познакомились ещё, а только встретились глазами, на каком-то молодёжном гулянии, Николай одним только взглядом сказал Варваре, что хочет сделать её своей женой. Одними только глазами позвал замуж, признался, что запала ему в душу эта тоненькая, как тростиночка, белоголовая, как цветущий ковыль, девушка.
Немногословен Николай был и когда они, уже наедине друг с другом, гуляли, – нагуливали свадьбу, как любила говорить мама. Вначале Варя мучилась, считая это признаком какого-то недоверия, но потом поняла, что