Спаси меня. Ирма Грушевицкая
назад голову, прикуривает.
Этого Тимура я не знаю. Для меня он выглядит незнакомо и слишком взросло. Уже не старший брат, скорее, друг отца.
У меня нет ни первого, ни второго, чтобы говорить точно, но ощущаю, что так оно и было бы, потому что мне быстро становится неловко. По сути, я подглядываю за взрослым.
Никогда бы ни подумала, что могу отвернуться от Тимура Яворского, но неожиданно для себя я это делаю.
И, как оказывается, очень вовремя, потому что вижу, как собачка прыгает в воду. И вслед за ней почти сразу в воду прыгает Вероника.
Я ещё не знаю, что такое омут, но на интуитивном уровне понимаю, что девочка попала в беду.
Вот она бежит по воде за собакой, которая плывёт за брошенным мячиком. Вот исчезает под водой, будто провалившись в яму. Но какая может быть яма на озере, которое исплавано вдоль и поперёк?!
Оказывается, бывает. Об этом я после прочитаю в книге.
Дно размывается течением и бьющими из-под земли холодными ключами. Купаясь, мы то и дело в них попадаем. Они как ледяные щупальца тянутся к ступням, и мы инстинктивно одёргиваем ноги, стремясь поскорее вернуться в тёплую воду. Когда такие ключи находятся рядом, они могут объединиться в один сильный поток, который может существенно повлиять на рельеф дна. Это не будет большая топь, но для маленькой девочки её может оказаться достаточно.
Я стартую, хотя пока ещё тоже считаюсь маленькой девочкой. Лечу к берегу, не задумываясь, насколько глубоко там может оказаться, и что сама плаваю так себе. Нырять умею, умею надолго задерживать дыхание, а плаваю с трудом. Вот такой парадокс, который в данный момент играет хорошую службу, потому что, забежав поглубже, я ухожу под воду неподалёку от того места, где в последний раз видела Веронику, и бесстрашно открываю глаза.
Дно действительно неожиданно и довольно быстро заканчивается. Я гребу руками по собачьи – единственный доступный для меня на тот момент стиль плавания, держащий на воде, словно поплавок.
Крутиться вокруг себя получается с трудом. Это не морская вода, которая выталкивает на поверхность, а пресная, тяжёлая и вязкая – об этом я тоже прочту позже. Но тогда мне отчаянно хочется заметить радугу Вероникиного купальника, и я всё вглядываюсь и вглядываюсь в озёрную твердь, как-то сразу понимая, что опоздала.
Надо вынырнуть. Глотнуть воздуха и нырнуть снова. Позвать на помощь. Сделать что-то, отличное от барахтанья в мутной воде, но я медлю.
Проходит всего несколько секунд, прежде чем я в последний раз выкидываю перед собой руки, в отчаянной попытке что-либо нащупать. Я растопыриваю пальцы, и это происходит: нечто эфемерное, еле уловимое с правой стороны возле мизинца. Движение ли, мышечная судорога, последний вздох – до сих пор не могу подобрать правильного слова, но чувствую это и что есть мочи кидаюсь в ту сторону.
Яма реально оказывается глубокой. Настолько глубокой, что до конца лета пляж «Детский» закрывают для купания. К следующему году озёрное дно выровняют, а сейчас я вижу, как Вероника стоит