Герой поневоле. Олег Бард
залом, царил телевизор на тумбе. Справа был советский письменный стол, который я помню до сих пор. На столе святая святых – мой магнитофон «Sanyo» и самодельные кассеты стопочкой, почти все обложки нарисованы мной от руки. Под стеклом – рисунки рок-групп и фантазии на вольную тему.
Слева – другой такой же стол, где готовилась к урокам сестра Катька. Напротив телевизора – кровать мамы и отца. Проход в спальню отделялся от зала занавеской, в маленькой комнате три кровати: моя, Катьки и бабушкина. Дед в теплое время года жил на даче в каморке, зимовал на койке в кухне, благо что она довольно большая.
Мама, роди меня обратно. Вэлком ту зэ хелл. Хочу назад, к леднику!
Я опустился на мамину кровать, где собиралась вся семья, когда по телеку шло что-то интересное, и попытался разложить по полочкам мысли.
Что мы имеем?
Из минусов: не понимаю, что происходит и как долго продлится сон.
Плюсы. Я жив, молод и у меня впереди тридцать лет жизни, я могу не наделать ошибок, распределить ресурс правильно, я знаю наперед знаковые события, например, скачки доллара, цены на рынке недвижимости, взлет биткоина, а так же дату своей смерти. Смогу ли я предотвратить глобальную катастрофу? Вряд ли. Но локальные катастрофы внутри семьи – вполне.
Минусы. Я живу в аду, где сутками напролет орет телевизор, переодеваться придется при бабушке и сестре, потому что даже туалета и ванной нет, все это в отдельно стоящих сараях на улице. Я подросток, соответственно, недееспособное бесправное существо, мне еще не выдали паспорт, потому повлиять на ситуацию будет сложно.
Как ни крути, плюсов больше. Я потер ноющую шишку, словно нажал кнопку, останавливающую поток мыслей. Надо попытаться успокоиться… А мысли все бежали и бежали. Табун «зачем я здесь» был растоптан мыслями о том, что случилось с Олей…
Оля только научилась ходить, она жива. В этой реальности еще ничего не случилось, мир цветет, благоухает и не догадывается, что умрет через тридцать лет, того моего мира еще не существует, но те, кого люблю, живут в моей памяти.
В кухне заскворчала сковородка, потянуло жареным, и толстый живот заскулил голодным щенком. Сейчас я способен сожрать больше, чем Павел взрослый. У меня булимия, мизантропия и вагон комплексов.
Господи, где тут у них коньяк? Нет у них коньяка, прячут от отца и деда. Ни тот, ни другой не курят, как же бедному мне снять стресс? Ну не объедаться же!
– Павлик, иди кушать, – позвала из кухни бабушка.
– Спасибо, ба, что-то не хочется.
Она высунула голову из кухни:
– Почему? Тошнит?
– Я просто не хочу.
– Если тошнит, надо ехать в больницу.
– Да нет же. Пора сгонять лишний вес. Суп съем, жареное – нет. Кстати, нет ли случайно квашеной капусты?
Бабушка проигнорировала мои пожелания и вынесла поднос с пирожками – пышными, с коричневой блестящей корочкой, поставила на мой стол. Они пахли так, что желудок взвыл и, как пишут в графоманских книжках, внутри у меня что-то сжалось.
– У тебя просто широкая кость, – ласково