Буратино. Правда и вымысел. Борис Конофальский
тала доступна истина. Теперь с документами в руках мы с уверенностью можем сказать: Буратино не миф и не вымысел, он так же реален, как Бисмарк, Шопенгауэр, Гарибальди или Лев Толстой. Он был, существовал и на сегодня ни у меня, ни у других специалистов, занимающихся тем временным периодом Тарабарского королевства, нет и тени сомнения в этом.
Несколько лет назад я первый раз посетил эту страну. Я стоял у небольшого, но симпатичного домика с бронзовой доской у входа. Надпись на доске гласила: «Здесь родился и вырос Пиноккио Джеппетто» и все, больше ни слова.
Я стоял и думал, а не фантом ли этот Пиноккио Джеппетто, не призрачный ли Шерлок Холмс, дом которого стоит в Лондоне на Бейкер-стрит и куда ежедневно приходит корреспонденция на имя великого, но никогда не существовавшего сыщика.
Я дал себе слово, что обязательно выясню это.
Милая пара старичков, проживающая в доме с бронзовой доской, была очень любезна и гостеприимна за скромную плату. Они пустили меня в дом и продемонстрировали простоту убранства внутренних помещений, а также надписи, сделанные детской рукой на стенах, на мебели, на крупных каминных камнях. Чем он царапал на таком твёрдом граните, непонятно. Есть одна надпись даже на потолке. Конечно, в этих надписях нет ничего выдающегося, все мы неоднократно видели эти незатейливые слова в лифтах, на стенах парадных, на заборах. Кстати, кто сам не писал таких слов в общественных местах, тот пусть сразу отложит эту книгу, она вряд ли ему понравится.
И вот я стою посреди этой небольшой комнаты, перевожу взгляд от одной надписи к другой и стараюсь проникнуться духом того времени, понять настроение мальчика, написавшего: «Папа Карло – ко…». Что хотел выразить ребёнок в этой надписи и кто не дал закончить её? Или вот картина. Очень интересная. Она выцарапана на дубовой двери с большой любовью и тщательностью, сразу видно, что ребёнок провел не один час с ножом в руке. На двери изображена женщина без головы, рук и ног, но у взглянувшего на эту работу не возникнет никаких сомнений, что это женщина.
Я долго стоял, любовался творением на двери и думал: «А если бы всё сложилось иначе, если бы нашёлся кто-нибудь, кто мог задать мальчику иной, более художественный вектор. Что бы из ребёнка получилось? Может быть, второй Кандинский или Шагал, а может, не побоюсь этого слова, и Гоген какой-нибудь».
Но всё сложилось так, как сложилось, и, скорее всего, это к лучшему.
И всё-таки, почему я здесь? Что удерживает меня в этом доме, почему так интересует эта тема? Все просто. С детства я восхищался деревянным парнем по имени Буратино. С какой ловкостью он расправился с Карабасом Барабасом, директором кукольного театра, кстати, личность историческая, настоящее имя которого Кари Барабасов и который был крупнейшим импресарио того времени. Я восхищался умением Буратино сказать «нет», даже коту Базилио. Он же, Базилио Джаркано, по кличке Безлапый Бэзил, был одним из самых ярких и беспощадных крёстных отцов того периода.
В общем, с детства зачитывался книгой Толстого и знал целые куски наизусть. Буратино был мой самый любимый герой. И вот однажды я случайно нахожу книгу, которая поставила меня в тупик. Вы, кончено, поняли, речь пойдет о книге Карло Коллоди «Приключение Пиноккио». Когда я закончил ее читать, я был в замешательстве. Огромное количество разночтений и даже противоречий нашёл я в этих двух великих работах. «Кто из этих писателей прав? – размышлял я. – Великий классик соцреализма Толстой или гениальный сказочник Коллоди?». Кто знал тему лучше, у кого материал был достовернее? Эти вопросы не давали мне ни спать, ни есть.
И вот в один прекрасный день я решил, что напишу еще одну книгу о Буратино-Пиноккио. Кстати, вопрос об имени был для меня особенно острым. Имя Пиноккио резало слух тому, кто всю жизнь знал Буратино. Тем не менее, именно это имя было настоящим, именно это имя дал ему отец.
Кстати, об отце.
Глава 1
Истоки
Наум Кантор к своим 50 годам стал человеком обстоятельным. Он имел жену, дело, в котором достиг высот, и девятерых детей. Мастер в своём деле, что и говорить, Наум был отменный. Апогеем его портняжной работы был фрак, сшитый им для советника мэра. «Не фрак, – как часто выражался сам Кантор, – а чернослив».
В общем, он имел много заказов, ленивого ученика и мог бы считать себя счастливым, если бы не одно «но». А это «но» заключалось во фразе его жены: «В семье не без двух уродов».
Не подумайте плохого, Наум не гневил Бога и не ругал своих детей. Напротив, двумя старшими сыновьями он мог гордиться. Первый из них, тридцатилетний Соломон, имел свой извоз, четырёх лошадей, две подводы, батрака, а также толстую жену-красавицу. Второй сын Алех, третий по счёту ребёнок, был и того пуще – он был учён не в меру, так, что даже отца стал поучать в толковании Талмуда в пятнадцать лет. А к двадцати имел уже пейсы, Талмуд в дорогом переплёте и очки. И собирался стать раввином. Родители на него нарадоваться не могли. Со стороны казалось, что это вполне благополучная семья. Но четвёртый ребёнок, а именно дочь Роза, уродилась дурой. Ну что поделаешь, дура и всё тут. Наум сначала думал: «Дам, мол, приданое, может, кто и возьмет». Лицом-то девка