Пандемия любви. Элеонора Акопова

      В воскресенье, когда мы, после сытного ужина, сидели на скамейке под старой раскидистой липой, он обнял меня за плечи и тихо спросил:

      – Тебе хорошо здесь?

      – Очень, – кивнула я. – Это такое чудесное место, и столько всего вспоминается, милого и бесконечно далёкого, словно и не с нами происходившего.

      – Да, я тоже подумал об этом, – сказал он, помолчав, – всё так, словно и не было этих лет, детка. Ощущение, что мне снова восемнадцать. Ну до чего же было хорошо! Тогда, представь, меня занимала только одна проблема – как затащить тебя в загс?

      Я вздохнула и тихонько потёрлась носом о его плечо, туго обтянутое чёрным кашемировым свитером. Он так хорошо пах, этот свитер, и был таким мягким и тонким, а плечо, наоборот, твёрдым и рельефным. Я прижалась к нему щекой и сразу почувствовала, как каменно застыли мышцы. Он слегка вздрогнул от этой внезапной ласки, но тут же снова замер, продолжая сидеть очень прямо, только вздохнул прерывисто.

      – Ты ведь был уже почти взрослым, Лёвик, – сказала я тихо, – школу заканчивал, а я-то – совсем девчонкой, ещё ветер свистел под юбкой, с ребятами носилась, я тогда больше с Владиком Коноваловым[1] дружила, мы же одногодки, вечно какие-то проказы чинили, родители только успевали нас из разных историй вытаскивать, помнишь?

      – Конечно, помню, – улыбнулся он, – чудесное было время. Влад, кстати, теперь врачом стал, отличный парень, жаль, что в последнее время так редко видимся, как-то всё в разное время на дачу попадаем.

      – Мы тоже с ним давно не встречались, – с сожалением кивнула я. – Вероятно, я слишком поздно повзрослела, до конца, наверное, только со смертью родителей; вот поэтому мы теперь и бываем здесь редко, ведь при их жизни совсем по-другому дышалось, легко и беззаботно, ни о чём плохом как-то не думалось. Скорее всего, потому я так долго в детстве и задержалась.

      Он покивал, соглашаясь, и какое-то время сидел молча, потом задумчиво повёл подбородком.

      – Да, ты была тогда слишком юной, Мара, и мне следовало это учитывать. Только я всё равно видел в тебе отнюдь не ребёнка, а взрослую девушку, и это было совсем не детское чувство, а очень серьёзное и отчаянное, и пылал я таким огнём, что до сих пор удивляюсь, как не сжёг тут всё к чёртовой матери, только бы одни головешки вокруг и остались.

      – Я тогда в этом ничего не соображала, Лёвик, – сказала я виновато, – моя женская сущность ещё спала глубоким сном, а когда проснулась, довольно быстро выяснилось, что разбудил её совсем не тот объект, который следовало. Только тогда было уже поздно что-то менять, и я снова заснула, чтобы как можно меньше вникать в происходящее, ибо реальность все эти годы упорно отказывалась баловать меня приятными сюрпризами.

      – Да, малыш, – грустно покачал он головой, – так бывает, оказывается. Ждешь, ждёшь, когда наконец начнётся хорошая жизнь, а потом понимаешь, что хорошо жил ты раньше.

      – Ничего, Лёвик, – тряхнула я головой, – ты же знаешь, что унывать мне несвойственно. Ведь, в