Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма. Дмитрий Цыганов
менялись и процедуры выдвижения, рассмотрения и премирования кандидатур. Это обстоятельство прямо повлияло на бюрократическое обеспечение работы Комитета: с принятием очередных постановлений секретариату приходилось изобретать новую адекватную форму учета необходимой информации, а также документально сопровождать многочисленные инициативы экспертов. Этим и объясняется неупорядоченность, свойственная архивному фонду Комитета по Сталинским премиям. Даже если мы будем исходить из самоочевидной версии о том, что некоторые документы попросту могут быть утерянными, нам так или иначе придется констатировать беспорядочное ведение документооборота: во все годы велись стенограммы пленарных заседаний Комитета, но не во все годы специально готовились протоколы этих заседаний; практика стенографирования и протоколирования секционных заседаний была отлажена только в последние годы существования Сталинской премии77 (до этого мы имеем лишь косвенные и весьма обрывочные свидетельства о том, как проходили обсуждения вне пленумов); полные списки рассмотренных произведений с указанием выдвинувших организаций начали формироваться только с 1945 года78. Лишь с 1952 года рецензирование критической литературы стало постоянным (то есть осуществлялось систематически вплоть до 1954 года); аннотирование79 же художественной литературы приобрело системный характер только в 1953 году. С известным пренебрежением члены Комитета относились к формированию личных дел кандидатов на премии; об этом – далее.
Все это не могло не повлиять на выбор тех аналитических стратегий, которые мы с разной степенью интенсивности реализуем в этом исследовании. Однако все они подчинены представлению о релевантности применения динамического метода для описания функционирования Сталинской премии в контексте культурной политики сталинизма и в качестве ключевого механизма, посредством которого в 1940‐е – начале 1950‐х годов формировался соцреалистический канон. Основанием применения такой подвижной теоретической рамки стала отнюдь не невозможность подчинить множество разнородных фактов единой схеме, реализовать так называемый принцип генеральной линии, а, напротив, отсутствие потребности намеренно скрывать противоречия. Именно в этих противоречиях и внутренних эстетических конфликтах состояла специфика сталинской культуры, которая в конечном счете уподобилась уроборосу. Поэтому задачей книги стало создание исторически достоверной и максимально детализированной картины происходившего в те годы. Читатель по ходу знакомства с настоящей книгой не обнаружит в ней последовательно реализующуюся схему механического описания всех 14 лет работы Комитета по Сталинским премиям. В каждой главе аналитический фокус будет смещаться на отдельные подробности, важные для понимания культурно-идеологической обстановки той эпохи.
Основным принципом исследования стал подробный анализ первоисточников (как
В архивном фонде сохранились протоколы заседания литературной секции Комитета только за март 1946, февраль 1948 (и один протокол за декабрь 1947), декабрь 1949, январь 1951, а также за октябрь – декабрь 1952 и январь – февраль 1953 года. Стенограммы заседаний литературной секции сохранились лишь за октябрь – декабрь 1952, январь – февраль 1953 и январь – март 1954 года.
Списки включали все представленные на Сталинские премии за 1943–1944 годы произведения, которые Комитет рассмотрел в 1944–1945 годах (списки по разделу литературы см.: РГАЛИ. Ф. 2073. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 18–27).
За подготовку аннотаций отвечала Е. Ф. Книпович, устроенная в Комитет на должность секретаря литературной секции. Эти аннотации представляли собой маленькие тексты (5–8 строк, однако иногда их размер достигал целой страницы машинописного текста), заверенные подписью автора (см.: РГАЛИ. Ф. 2073. Оп. 2. Ед. хр. 15, 36).