Охота на Князя Тьмы. Диана Маш
с крутившимся рядом сторожем лысый.
Услышав эти непонятные слова, старик вздрогнул и схватился за сердце.
– Што ж этое делается? Честного человека…
– Полно вам, Петр Кузьмич, – поморщился Гордей и обратился к своему коллеге. – Свидетели это, Стрыкин. Сопроводи в мой кабинет.
На улице, перед рассветом, усилился мороз. А в приемном отделении Мещанского участка полиции, тесном от трех столов, забитого папками старого шкафа и другой потертой мебели, было тепло и спокойно.
Правда задержаться нам с Петром Кузьмичом здесь не дали. Лысый усач прошел дальше, к ютившейся в углу болотного цвета двери. Дернул за ручку и кивнул, приглашая войти.
Что мы и сделали.
Небольшой кабинет пристава поразил своими спартанскими условиями. Стол с зеленой суконной поверхностью, на которой стояла лампа и лежала стопка газет. Хозяйский стул. Шкаф для одежды. И висевший на голой стене портрет царя в деревянной рамке.
Неуютное, темное помещение имело лишь один плюс – большое окно с видом на освещенный газовыми фонарями парк. В него то я и смотрела, пока Стрыкин бегал за стульями для посетителей.
Сторож придвинул свой вплотную к столу и принялся сверлить меня обвиняющим взглядом. Губы поджимал. Брови сводил. Того и гляди бросит что-нибудь грубое. Склоку затеет.
Благо Ермаков задерживаться не стал. Послышались тяжелые шаги. В проеме нарисовалась знакомая фигура, которая, даже без пальто и шапки, внушала… почтение.
Рост ни на сантиметр ниже, плечи, с красующимися на них серебряными погонами, ни на миллиметр уже. Ладно сидящая полицейская форма. Кто-то явно отдает должное своей физической подготовке. Впрочем, девятнадцатый век или двадцать первый, с его работой – обычное дело.
– Стрыкин, чаю горячего мне намешай, – бросил он, садясь на свой стул.
– А этим? – кивнул на нас усач.
– Обойдутся!
Вот же… чёрствый сухарь. Я бы, может, тоже от чего-нибудь горячего не отказалась.
Пока я мысленно песочила этого невозможного типа, он, полностью игнорируя мою скромную персону, развернулся к трясущемуся как осиновый лист сторожу.
– Ну-с, Петр Кузьмич, рассказывайте, как дело было.
– Вот те крест, Гордей Назарыч, – быстренько перекрестился старик. – Все как на духу. Сижу я, значится, в своей сторожке. Педремываю. Ночь на дворе. Перемейский парк к этому часу на замок закрыт. Все об том знают. Не суются. Тут слышу шум. В ворота стучат. Кого черт принес? Выхожу, а там эта… красавишна. Не хотел же пускать. Да как дьявол на ушко нашептал, на рублики ее позарился. Взял грех на душу…
Ох, как жалится дед, на слезу пробивает. Только на лице пристава даже морщинки не появилось. А меня от того, чтобы не вмешаться, сдерживала жесткая самодисциплина, да надежда, что и мне дадут шанс выговориться.
– Куда шла? Чего искала?
– Да ежели б я знал, Гордей Назарыч, неужто б смолчал? Ходють, смотрють. Я весь взмерз, пока за нею шел. Потом хвать, а она к бревну у дороги бросилась и давай копать. По-первой