Жизнь российская. Том второй. Анатолий Цыганок
раздевания. – Догола… что ли?.. Я же и так раздетый…
– Вы что, хамить мне ещё будете?! Идите и разденьтесь!!! Пока не разденетесь, я с вами разговаривать не буду!
Кульков опять потерял дар речи…
– Мария Ильинична, он же раздетый. Это шарф у него просто на шее висел. И он его снял. И шапка в руке. Вот! Видите? В руке шапка!! А это… Это… Это же пиджак! Это же не пальто… и не куртка… – произнесла тут молодая, внимательно и с интересом разглядывая посетителя. – Это же френчик на нём одет… обычный такой… как и у других пациентов. – Сестричка старалась разрядить неприятную накаляющуюся обстановку и всё говорила, говорила и говорила. Об одном и том же. Снова да ладом: – Это же не пальто у него, а пиджак… Вы поняли?
– Зина! Ты, пожалуйста, не учи меня жизни.
– Мария Ильинична! Я не учу. Я же…
– Ну, я всё сказала! – скоропалительно выкрикнула начальница, сверкая очками и перебивая подчинённую. – Пусть идёт и раздевается!.. – произнесла она, как отрезала.
Молодуха сначала опешила от такого разворота событий. Тень обиды скользнула по её лицу. Но, глянув с сожалением и угрызением совести на растерянного посетителя и на невозмутимую, строгую и едкую свою руководительницу, открыто косившую глазами куда-то в самый дальний верхний угол комнаты, не удержалась, звонко прыснула со смеху себе в раскрытые настежь ладошки и отвернулась прочь.
Она пыталась совладать с собой, но хохот, всё нарастая и усиливаясь, вырвался наружу: «Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!!»
Её начало трясти и колотить: «Хо-хо-хо!!» Бить и подбрасывать: «Хи-хи-хи!!»
Девушка выскочила из-за стола и стремглав выбежала из кабинета в коридор, корчась, давясь и извиваясь от безудержного гоготанья, визга и воплей. При этом она ещё умудрилась движением руки (пальчиком) выманить за собой онемевшего и охреневшего, в ужас пришедшего пациента. Тот, как пёсик на поводке, послушно и незамедлительно вышел вслед за ней.
Там, в коридоре, её опять периодически трясло, лихорадило, колотило, кидало из стороны в сторону. Ржала она… как конь боргойский… Давилась хохотом.
Смех донимал, допекал, докучал, всё больше захватывая бедняжку в свои объятья.
Её всю трясло, выворачивало наизнанку от размётанных по лицу фиолетовых волосиков и до самых розовых пяточек, которыми она без устали отплясывала чечётку.
Смотреть на девушку было страшно.
Она рыдала. Ревела. Стонала. Стенала. Визжала. Улюлюкала. Подпрыгивала. Ногами топала. Руками махала. Глазами по сторонам сквозь чёлку страшно зыркала. Лицо своё девчачье корчила. Гримасы менялись одна за другой.
Медсестра собой не руководила, не могла совладать с собой. Чёрт ею руководил. Или дьявол. Может, сам сатана… или сама… Или ещё кто…
Жалко сестричку медицинскую. Очень даже жаль…
И помочь ей ничем невозможно. Вообще ни! чем и не! чем.
Слёзы смыли тушь, пудру и румяна. Прыщи вспухли и вылезли наружу. Розовая