Дело Ильназа Галявиева. Линар Фархутдинов
В последний раз мать сама стригла его, потому что он попросил коротко себя побрить, как будто в армию уходил. Мол, ему пофиг, что сверстники скажут. Говорил ему, давай машину куплю – нет, ничего не надо».
«Я не знаю, что с ним произошло. Я уж и ругала его несколько раз, почему он таким стал, сама плачу, сама кричу: «Ну что случилось с тобой, почему у тебя такие глаза?»
«Единственное, что я могу припомнить: он мне сам рассказывал, как в колледже какой-то парень достал нож. У них там одни мальчики в группе. Ильназ сказал мне, что все разбежались, и только он один не побоялся. Сказал, что после этого почувствовал себя сильным,– вспомнил отец. – У него был последний год в колледже, но он еще в сентябре сказал: «Давай, я уйду». Я говорю: «Улым, 40 тысяч даем же каждый год, доучись уж, получи документ». А он говорит: «Я вам эти деньги отдам».
«Мы до этого купили квартиру, делали там ремонт. После Нового года Ильназ стал торопить нас, давайте, переезжайте. Сказал: «Если вы не уйдете, я сам сниму квартиру». В итоге мы переехали, сначала Инсаф, потом мы. Все говорят, что мы оставили Ильназа, но это неправда. Два-три раза в неделю мы ходили к нему. Готовила ему еду, убиралась. И он абсолютно нормально себя вел, глаза стали прежними. Наверно он злился, чтобы нас выгнать из квартиры».
«В конце февраля мы окончательно переехали. Он просто нас вынудил, мешал Наиле спать. Мы даже подумали, что он из-за квартиры на нас так злился, потому что мы всегда говорили, что оставим ее старшему брату. Даже обрадовались, что если он только из-за этого так себя вел. Мы же не против, пусть бы он жил».
«3 мая пришли к нему в последний раз. Еду приготовили, привезли картошку из деревни. После этого он запретил нам приходить, сказал, сам все сварит. 10 мая отец созванивался с Ильназом, предупредил, что я приду на следующий день. А он сказал: «Пускай мама не спешит». Сказал, чтобы приходила в полдвенадцатого, не раньше. 11 мая я заготовку сделала, голубцы, чтобы отвезти Ильназу. Вдруг мне сын говорит: «Там в школе стреляют». Я сразу подумала: ведь у нас оружие есть. Заготовки взяла и с сыном на такси поехала. Пришли туда, а возле двери уже полицейские стоят. Десяти часов не было еще, наверно. Я сама открыла дверь своим ключом. Там все было в дыму, но открытого огня я не видела. Потом уже полицейские нас вывели и посадили в полицейскую машину.
Они нам не сказали, что произошло. У сына телефон был, он смотрел в интернете и мне сказал. Потом у нас отобрали телефоны. Сидели в одной машине, потом в другой, потом нас повезли на Гвардейскую, потом на Патриса Лумумбы, потом обыск в квартире был: сначала в одной, потом в другой. Когда нас увезли в следственный комитет на улице Наки Исанбета, была уже ночь, полчетвертого утра».
«На следующий день снова поехали туда, на Наки Исанбета. Купили одежду для Ильназа: тапочки вьетнамские, свитер спортивный, и вот он полгода ходил в этом. Даже в Казань из Петербурга в этом же приехал. Вот только недавно переоделся в другую одежду, которую мы передали.
Всем нашим родственникам, знакомым, коллегам звонили, характеристику на меня брали. Даже с нашей деревни троих человек