Луны Юпитера (сборник). Элис Манро
примитивное понимание? – заволновалась она.
– А как насчет того, чтобы сначала разобраться в себе? – сказал ей доктор. – Чего хотите вы сами?
– Чтобы он меня любил.
– А не чтобы вы его любили?
Она мысленно вернулась в квартиру Дункана. Там не было занавесок: его этаж возвышался над всеми окрестными домами. Там никогда не предпринималось попыток хоть как-то продумать интерьер; повсюду царил полный хаос. Зато были удовлетворены весьма специфические потребности хозяина. В углу, за картотечными шкафами, стояла некая скульптура, потому что ему нравилось, лежа на полу, созерцать ее тень. У кровати, поставленной поперек спальни, чтобы получше обдувало из окна, высились стопки книг. Беспорядок, как выяснилось, считался порядком, тщательно спланированным и неприкосновенным. В торце коридора лежал симпатичный коврик, сидя на котором Дункан любил слушать музыку. Кресло было всего одно: необъятное и уродливое чудо техники, со всякими приспособлениями для головы, рук и ног. Лидия спросила: а как же, когда гости? Дункан ответил, что гостей у него не бывает. Квартира существует для него лично. Его, остроумного, представительного, охотно приглашают в компании, а сам он никого к себе не тащит и считает это вполне оправданным, поскольку званые вечера устраиваются исключительно в угоду вкусам и желаниям посторонних лиц.
Как-то Лидия принесла цветы, но оказалось, что поставить их некуда, кроме как в банку на пол возле кровати. Из поездок в Торонто она привозила подарки: книги, пластинки, сыры. Изучила квартирные тропы и нашла пятачки, где можно присесть. Она отвадила своих друзей и вообще всех знакомых, чтобы те не приходили и не звонили, потому что не знала, как объяснить им некоторые вещи. Изредка они встречались с друзьями Дункана, и она всякий раз переживала, что ее вносят в общий список и разбирают по косточкам. Ее убивало, что он дарит им те же байки, пародии, искрометные комплименты, которыми развлекал и ее. Дункан не выносил скуки. Лидия догадывалась, что он презирает людей, не способных к остроумию. Чтобы быть с ним на равных, требовалась мгновенная реакция и неиссякаемая энергия. Лидия постоянно ходила на цыпочках, как балерина, и трепетала мелкой дрожью, боясь провала в очередной пикировке.
– По-вашему, я его не люблю? – спросила она доктора.
– А по каким признакам вы определяете, что любите?
– Мне невыносимо видеть, что я ему наскучила. Я готова сквозь землю провалиться. Это правда. Хочется куда-нибудь спрятаться. Выхожу на улицу – и в каждом лице читаю презрение: вот неудачница.
– Ваша неудача в том, что вы не смогли заставить его вас любить.
Теперь Лидия и сама должна повиниться. Она так же поглощена собой, как и Дункан, но более искусно это скрывает. Они постоянно состязаются: кто лучше умеет любить. А вдобавок она состязается со своими предшественницами, даже когда это просто нелепо. Ей невыносимо слушать связанные с ними приятные воспоминания и любые похвалы. Как и многие женщины ее поколения, она представляет любовь как