Двадцать лет спустя. Александр Дюма
с минуту стоял совершенно потрясенный. Пять лет тщетно искал он друга и помощника, и наконец, в ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, помощник свалился к нему точно с неба. Он с удивлением взглянул на Гримо и еще раз перечел письмо.
– Милая Мария! – прошептал он. – Значит, я не ошибся, это действительно она проезжала в карете. И она не забыла меня после пятилетней разлуки! Черт возьми! Такое постоянство встречаешь только на страницах «Aстреи». Итак, ты согласен помочь мне, мой милый? – прибавил он, обращаясь к Гримо.
Тот кивнул головою.
– И для этого ты и поступил сюда?
Гримо кивнул еще раз.
– А я-то хотел задушить тебя! – воскликнул герцог.
Гримо улыбнулся.
– Но погоди-ка! – сказал герцог.
И он сунул руку в карман.
– Погоди! – повторял он, тщетно шаря по всем карманам. – Такая преданность внуку Генриха Четвертого не должна остаться без награды.
У герцога Бофора было, очевидно, прекрасное намерение, но в Венсене у заключенных предусмотрительно отбирались все деньги.
Видя смущение герцога, Гримо вынул из кармана набитый золотом кошелек и подал ему.
– Вот что вы ищете, – сказал он.
Герцог открыл кошелек и хотел было высыпать все золото в руки Гримо, но тот остановил его.
– Благодарю вас, монсеньор, – сказал он, – мне уже заплачено.
Герцогу оставалось только еще более изумиться. Он протянул Гримо руку. Тот подошел и почтительно поцеловал ее. Аристократические манеры Атоса отчасти перешли к Гримо.
– А теперь что мы будем делать? – спросил герцог. – С чего начнем?
– Сейчас одиннадцать часов утра, – сказал Гримо. – В два часа пополудни ваше высочество выразит желание сыграть партию в мяч с господином Ла Раме и забросит два-три мяча через вал.
– Хорошо. А дальше?
– Дальше ваше высочество подойдет к крепостной стене и крикнет человеку, который будет работать во рву, чтобы он бросил вам мяч обратно.
– Понимаю, – сказал герцог.
Лицо Гримо просияло. С непривычки ему было трудно говорить.
Он двинулся к двери.
– Постой! – сказал герцог. – Так ты ничего не хочешь?
– Я бы попросил ваше высочество дать мне одно обещание.
– Какое? Говори.
– Когда мы будем спасаться бегством, я везде и всегда буду идти впереди. Если поймают вас, монсеньор, то дело ограничится только тем, что вас снова посадят в крепость; если же попадусь я, меня самое меньшее повесят.
– Ты прав, – сказал герцог. – Будет по-твоему – слово дворянина!
– А теперь я попрошу вас, монсеньор, только об одном: сделайте мне честь ненавидеть меня по-прежнему.
– Постараюсь, – ответил герцог.
В дверь постучались.
Герцог положил письмо и кошелек в карман и бросился на постель: все знали, что он делал это, когда на него нападала тоска. Гримо отпер дверь. Вошел Ла Раме, только что вернувшийся от кардинала после описанного нами разговора.
Бросив вокруг себя пытливый