Девушки здесь все такие милые. Лори Элизабет Флинн
четыре года проведет в Университете Майами в Огайо, который больше славится тусовками, нежели чем-либо еще. Нам обеим было комфортно в нашей дружбе – эти узы выковались в начале девятого класса из нашей несуразности и общего желания что-то с ней сделать. Билли знала, кто я такая и кем хочу быть, и любила обе ипостаси. Приехав в кампус, я уже успела бросить ей эсэмэску: «Надеюсь, я здесь придусь ко двору». Ее жизнерадостное «Само собой!!!» меня ободрило.
Волосы у моей новой соседки были белокурые, платье – в мелкую клеточку: меня такие заставляли надевать в детстве на парад в День памяти. Она не походила на моих одноклассниц – мы все, как на подбор, разгуливали в мини-юбках и уггах, с перемазанными автозагаром ногами. Но она была исключительно хороша собой – вся такая свежевылощенная и благорастворенная. Билли наверняка дала бы ей прозвище. Таким жалким образом мы оборонялись от вредных девчонок в школе Хоупвелл-Вэлли. Мы изучали их, а потом в сплетнических забегах счищали с них кожуру, как с перезрелых фруктов, – лишь бы не так жгла обида, что они не зовут нас на свои тусовки. «Мне в соседки досталась Хайди», – напишу я Билли.
Настоящее ее имя было не менее жутким.
– Наверное, ты помнишь по письмам: я – Флора. – Она сжала меня в объятиях. – Рада наконец познакомиться вживую! Ты точно такая, как я себе представляла! Это мои родители, а это моя сестра Поппи.
Поппи застенчиво помахала рукой – челка да огромные синие глазищи.
– Амброзия, – представилась я – скорее им, чем ей. – Зови меня просто Амб.
Флора была вовсе не такая, как я себе представляла, а гораздо миловиднее. Из нашей переписки я знала, что в своей частной школе в Коннектикуте она входила в совет учащихся. Она не курила, не пила и мечтала стать детским психологом. Она была так чистосердечно мила. Мои родители были бы счастливы, если бы я обзавелась такой подругой. А Билли припечатала бы ее – показушница.
– Амб, – проговорила мама Флоры, вперив в меня ледяной взгляд, – ты откуда?
– Из Пеннингтона, – ответила я. – Это в Нью-Джерси.
– Мило, – сказала она, но по ее сложенным гузочкой губам я поняла, что милого в этом нет ничего, что я уже как-то проштрафилась. – Ты уж пригляди за Флорой. Она у нас такая доверчивая!
– Мама! – воскликнула Флора, щеки у нее порозовели, как цветочные лепестки. – Перестань!
Кажется, ее мама хотела еще что-то сказать, но лишь поджала губы, так что они превратились в тонкую полоску. Я так и эдак крутила ее слова. Все не могла взять в толк: то ли меня облекли доверием, то ли предостерегли, чтоб не смела дочку обижать.
– Ох, какой нам увлекательный год предстоит! – сказала Флора, когда ее семейство отбыло, – на прощание она крепко прижала к себе сестру и шепнула ей на ушко что-то, чего я не расслышала. – Лучшая подруга моей мамы – ее соседка по комнате, в которой они жили на первом курсе.
В душе у меня вспыхнуло волнение. Да, год просто обязан быть увлекательным. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы попасть сюда и сделать мечту