Куклолов. Дарина Александровна Стрельченко
стихи ещё сочиняют. Шепчутся, подталкивают друг дружку, а первый-то так и не вызывается.
– Друзья?.. – подбодрила председательница.
Ну-ну, жди, как же, вызовется кто-то. Как бы не…
– Катенька? Конечно, давай. Что ты нам прочитаешь?
Катя – та самая, вчерашняя Катя! – сидела ко мне ближе всех, но спиной – потому-то я её не узнал. Лихорадочно, стараясь успеть, пока она не начнёт читать, я перебежал за стол напротив, чтобы видеть её лицо. Кажется, Катя краем глаза заметила движение – покосилась, нахмурилась, но вернулась к разложенным на столе бумажкам.
– Катюша?..
Народ почтительно примолк. Я тоже замер. Кто-то шепнул:
– Про рыб прочитай!
Про рыб? Тут, выходит, и поклонники есть, знатоки творчества?..
– Эдда Оттовна, я про театр кукол. Неконкурсное.
Я вздрогнул. Закружилась голова, дёрнулась тень от настольной лампы. Все звуки остановились; стих шорох страниц, и выключили голоса.
– Я не пойду в театр кукол.
Там что-то… что-то неживое.
Там брошен тюль на чёрный угол,
Там пляшут тени под рукою.
Там алебастровые люстры,
Там фееричные сонаты.
Там танцы, окрики и бюсты,
Там где-то вход в чертоги ада.
Катя читала, седая Эдда Оттовна мерно покачивала головой, а у меня с каждой строчкой переворачивалось что-то внутри. Перед глазами поднималось знакомое закулисье. Оживал отец. Оживали в его руках пыльные куклы.
Щелчок, и судорожно леска
Взлетит, а следом вспрыгнет локоть,
И куклы встанут в арабески,
И куклы живы, кривы, ловки.
Стены библиотеки расступились, столы и люди отошли в тень. Их заменили картины из такого глубокого детства, что до этой секунды я не был уверен, что помню их. Я ощутил свою руку сжатой в огромной ладони отца. Запахло воском, клеем, папье-маше, нагретой на софитах пылью. Я снова был там, с батей, в том театре марионеток, где он нашёл Кабалета.
Покажут нити: мы ведомы.
Нить отзовётся резким смехом.
Завалит окна пудрой снега.
Я не пойду. Там тьма в том доме.
Катя замолчала. Прежде, чем раздались первые хлопки, я бросился вон, выскочил из библиотеки и, задыхаясь, побежал к проходной. До закрытия банка, из сейфа которого отец умолял забрать кукол, оставалось полтора часа. Я успею.
Глава 7. Банк
Олег бежал, как не бегал кросс перед сборами в десятом. Задыхаясь, оскальзываясь, яростно дыша ртом. В голове, подгоняя, звучал Катин голос: покажут нити: мы ведомы. Нить отзовётся резким смехом… Ему тоже хотелось смеяться; может быть, сказывались недели напряжения и тоски.
Когда-то покидают нас любые печали. Олег знал: печаль об утраченной жизни не рассеется ещё долго. Но, подвластная услышанному стихотворению, она словно сдала одну из позиций, временно отступила. Он чувствовал: тоска вернётся. Но пока есть передышка, несколько часов, может быть, дней