Петр Первый. Том 2. Алексей Толстой
стать третьей морской державой… И всем этим скорее, нежели покорением турок и татар, прославиться в свете. Сейчас или никогда…
Паткуль поднял руку, будто призывая Бога в свидетели. Кенигсек шепотом повторил: «Сейчас или никогда». Генерал Карлович значительно засопел…
– Что ж так, сейчас! Крыша, что ли, горит? Дело большое – воевать со шведами, – грызя чубук, проговорил Петр. (У собеседников насторожившиеся глаза поблескивали каминными огоньками.) – Двенадцать тысяч саксонцев – сила добрая. Датский флот… Гм… Рыцари да паны? Это еще бабушка в решето видела… Шведы, шведы… Первое в Европе войско… Трудно вам что-нибудь присоветовать…
Он опять застучал ногтями. Паткуль – со сдержанной яростью:
– Сегодня шведов голыми руками можно взять. Карл Двенадцатый – мал и глуп… Сие – король! Разряженный, как девка, – одно знает – пиры да по лесам за зайцами скакать! Из казны все деньги вытянул на маш-керады. Лев – без зубов… Недаром шведское посольство с весны сидит в Москве, просит вечного мира… Смешно сказать, – послы. Всей Европе известно – ни на одном шелковых чулков нет. Прожились, одним горохом питаются. Да вот, государь, – генерал Карлович в прошлом году был в Стокгольме, нагляделся на короля… Господин генерал, извольте рассказать…
Карлович выпростал несколько шею из воротника:
– Был, так точно… Город невелик, но неприступен с воды и суши, – истинное логовище льва. Я сошел с корабля, будучи под вымышленным именем и в платье партикулярном*. Иду на рынок, дивлюсь: как будто в городе неприятель, – в лавках и домах закрывают ставни, женщины хватают детей. Спрашиваю прохожего. Машет рукой, бежит прочь: «Король!»
Я видывал всякое в походах и во многих городах, где стаивали на квартирах, но не такое, чтобы народ от своего короля, как от чумы, бросался без памяти в двери… Гляжу – с лесистой горы скачут, – не ошибиться, – не менее сотни охотников, за спиной – рога, на сворах – собаки… Гонят через каменный мост в город. А уж площадь пуста. Впереди на вороном жеребце – юноша, лет семнадцати, в солдатских ботфортах, в одной рубахе. Скачет, бросив поводья: король Карл Двенадцатый… Львенок… Охотники за ним, – свист, хохот. Как бесы, промчались по рынку. Хорошо, что обошлось, а бывает, что и потопчут.
Будучи любознателен, упросил я одного знакомца сводить меня во дворец под видом будто бы продавца аравийских ароматов. Час был ранний, но во дворце пировали. Король забавлялся. В столовой стены на человеческий рост забрызганы кровью, на полу кровь – ручьями. Смрад, валяются пьяные. Король и те, кто еще стоял на ногах, рубили головы баранам и телятам – с одного удара саблей на спор о десяти шведских кронах. Я не мог не одобрить королевской рубки: конюха подпихивали к нему теленка, король рысцой пробегал и, описывая саблей круг, смахивал телячью голову, ловко увертывался, чтобы кровь не хлестнула на ботфорты.
Учтиво я поклонился, король бросил саблю на стол и поднес мне для поцелуя запачканную руку. Узнав, что я торговец: «Вот, кстати, – сказал, – не можешь ли ссудить мне пятьсот