Мой единственный мужчина. Ольга Шерстобитова
нажал что-то на сенсорной панели.
В этот раз в ящике, в небольшом контейнере оказалось печенье с кусочками шоколада.
Какой, однако, запасливый мужчина.
Он нажал на один из камней на лиаре, и перчатки с его рук исчезли. Поймал мой любопытный взгляд, и к лицу прилила краска.
– Они из экранирующего материала с одной далекой планеты, – пояснил спокойно.
– А активируются только двумя способами?
Я видела, как он проводил по полоске ткани пальцами, сейчас использовал лиар.
– Тремя. Еще и голосовым приказом можно.
Расспрашивать его о перчатках и дальше, как бы спокойно Рафаэль к этому не относился, я не стала.
Он отломил кусочек и, вместо того, чтобы съесть, протянул руку к моим губам. Я замерла.
– Гвен, тебе надо привыкнуть к моим прикосновениям и начать смотреть на меня, как на своего мужчину. Учись видеть во мне не ректора академии.
По-моему, мне проще сбежать, чем выдержать подобную атаку. Помедлив, под пристальным взглядом мужчины, утянула из его рук печенье.
– Вот и правильно, иначе, как станем изображать горячую страсть?
Я тут же закашлялась от подобных слов, произнесенных самым серьезным тоном, и сделала глоток облепихового чая.
– А что, обязательно изображать именно ее? – выпалила я.
Рафаэль молча подлил в опустевшую кружку еще напитка, отломил очередной кусочек от печенья и со смешинками во взгляде посмотрел на меня. Нет, ему еще и весело от моего смущения!
Но от печенья отказываться не стала. Вкусное! Еще пара кусочков, и Рафаэль коснулся кончиками пальцев моих губ. Я замерла, ощущая, как от этого прикосновения внутри плеснуло лавой.
– Крошки, – невозмутимо заявил он, и я невольно прикрыла глаза, принимая еще один кусочек печенья.
– О чем ты так сосредоточенно думаешь? – спросил Рафаэль, спустя минуту.
– О том, что еще несколько часов назад не подозревала, что меня будет кормить с рук ректор академии, где я учусь, – нашлась я.
Не рассказывать же ему, насколько непривычно и странно, что меня касается мужчина, а я ощущаю только свои эмоции и чувства, а не чужие.
Он хмыкнул, снова стряхнул крошки с моего рта, провел пальцами по нижней губе. Я распахнула глаза, шумно выдохнула.
– Второе печенье мое, – заявил этот невозможный мужчина. – Рискнешь угостить или смелости не хватит?
Это он что же, назвал меня трусихой? Я хотела, было, возмутиться, но сдержалась. Вот же бездна, как я умудрилась во все это ввязаться? Эта мысль мелькнула и исчезла, когда я отломила первый кусочек печенья.
Дождь за окнами усилился, скрывая весь существующий мир. Шум работающего флаера, дыхание и бешено колотящееся сердце – вот и все звуки, что остались в полутьме транспортника.
Я кормила печеньем мужчину, который по-прежнему не сводил с меня глаз, и чувствовала, как все больше пропадаю в его силе и обаянии. И вроде бы же ничего запредельного не делаю, даже не касаюсь его,