Чокнутые детки. Ярослав Полуэктов
свои ворота. Мычат, как заевшие граммофоны: «Отворяйте!»
Окончательно растворяется стадо у высокого Строения нумер один бис. Это адрес церковки, колокольни и дома священника Алексия с задним палисадом и ещё более задним хлевом, красиво выставившим свой единственный каменный зад уже на другую, пусть даже длиной в скошенный угол дома, улицу.
– Улица «Заводчика», – гласит табличка.
– Что за Заводчик? – интересуется Серёга. – Не знаешь? Фамилия есть у Заводчика?
– Написали бы: «Заводчика Лошадей, Доильщика Коров, Пасечника Пчёл, Дрессировщика Тигров такого-то» – рассуждает Михейша, лучший Серёгин друг. – У деда спрошу.
Эта дурацкая улица в одно кривое окно зачинает Площадь Соломенного Рынка. И это единственный адрес, по которому можно колесить вкруговую, не натыкаясь на заборы, на пни, на сосны, на свинарники и конюшни. Нет! сказочно богата всё-таки богом забытая джорская деревня-полугород!
И грязь в этой части особенная: говорят, кроме угольной, в ней каолиновая пыль. И шапчонки-то тут носят…
Ну, понесло! Стоп на этом! Не о попе Алексии, и не о русском провинциальном строительстве речь. Погуляли. Мало? Пора-пора. Нехотя и голодно (нет на улице груш), но возвращаемся в дом Федота-Учителя.
Разберём его дом с точки зрения искусств и строительных ремёсел.
2
В стену, отделяющую КабинетЪ от Ресторана Восточного Вокзала, впломбирована огромная двустворчатая дверь неопределённого стиля и ужасного образца. Дверь в два этажа. Середина прорезана обходной галереей. Так что получается на внешний вид одна дверь, а фактически их две. Это отдельная архитектурная находка, гимн дверям и соборным порталам, лебединая песня театрального декоратора, марсельеза парадного триумвирата. Даже не песня победы, а триумф разбойного, буйного, умалишённого зодческого братства.
С некоторой поры – а «пора» названа разбогатевшим на проданном учебнике дедом «второй ступенью домашней реинкарнации», – дверные полотна – толщиной едва ли не в полвершка – замощены цветным стеклом. Куски стекляшек связаны между собой свинцовыми протяжками и образуют в совокупности растительный узор. Зовётся это мудрёное дело «родинцовским витражом».
Родинцов давно спился, пишет портретики с прохожих, а витраж вот он: впежён как миленький.
Медные петли двери первого яруса, учитывая их толщину и количество, могли бы запросто удержать створки знаменитых Красных ворот, ведущих в Запретный город вместе со всем навешанным на них металлическим ассортиментом. Выдержали бы дедовы двери пару китайских евнухов мордоворотной наружности, приклейся они для смеха дверного катания к огромным, литого изготовления, ручкам.
Створки верхнего яруса двухэтажной двери значительно проще. Там простая перекрёстная решётка с обыкновенными серенькими – пыльными что-ли? стёклами.
Что в этих кунштюктных дверях ещё интересного? Пожалуй, а вернее даже на правах главной достопримечательности, – весьма необычные барельефные обрамления косяков.
Вглядываемся,