Виток клубка. Максим Мейстер
спокойно прожить старость. На заработки она ездила раза два в неделю. Благо, до ближайшего города было недалеко. Профессия Мохини уважения в деревне не прибавляла, но и не вызывала такого отчуждения, как профессия мясника или сборщика налогов. Большинство ее понимали, хотя и думали, что на ее месте выбрали бы смерть. Но хорошо так рассуждать, находясь на другом месте…
Шанте Мохини нравилась. Не то чтобы он нарушал какие-то обеты, до этого дело не доходило. Разве что в уме…
Он любил, чтобы подаяние выносила именно она. Сам же Шанта не мог не нравиться девушке. Он тоже был красив, но его красота была другого свойства. Красота монаха, чистая красота. Когда юноша ведет отреченный образ жизни, он обретает какую-то особую потенцию, своего рода свечение, исходящее от всего тела, и особенно от лица. Кожа Шанты была гладкая, загорелая. Он почти всегда носил только одну набедренную повязку. Глаза его были подвижны и, когда он разговаривал, будто бы искрились.
Красота же Мохини была обычной, просто телесной, той, которая уходит с годами.
Мохини всегда с радостью выносила Шанте пожертвование в виде простого риса и фруктов (хозяин знал о строгостях Муни), отнимая эту почетную обязанность у хозяйских дочек, которые жаловались отцу, но тот почему-то лишь посмеивался в ответ.
Она не имела никаких видов на Шанту (слишком уж велика была разница: она – сирота, торгующая собственным телом, а он – ученик известного святого и наследник богатейшего рода), но все равно кокетничала с ним. Скорее, просто по привычке.
Наконец Шанту заметили.
– Молодой господин! – раздался звонкий голос Мохини. – Вы сегодня рано. Я даже не успела надеть самое лучшее платье…
Шанта покраснел и ничего не ответил.
– Подождите немного. – Мохини выбежала из дома. Шутливо, нарушая приличия, выхватила у Шанты блюдо для подаяния и вновь скрылась, развеваясь легким и свободным сари.
Прошло немного времени (Шанте показалось, что целый час), и Мохини выскользнула вновь, держа наполненную отборными фруктами посудину.
– Мы пока ничего еще с утра не готовили. Не гневайтесь. Примите фрукты?..
– М-мм…
– Очень хорошие. Я сама отбирала.
Шанта взял блюдо. Он не отрываясь смотрел на девушку.
– Какой вы хорошенький, – вдруг сказала она и, смеясь, убежала в дом.
Шанта, оглушенный, пошел прочь. «Какое идиотское чувство! – думал он. – Почему какая-то глупость, сказанная одним человеком, воспринимается как глупость, а сказанная другим – будто ударяет мешком с мукой по голове?.. Самое смешное, наверное, я и в прошлых жизнях был дураком. Надо будет спросить учителя…»
Одними фруктами молодому человеку насытиться трудно, поэтому Шанта по дороге к тихому ашраму-под-деревом заглянул еще в несколько домов, собрав традиционного риса и немного тушеных баклажанов.
Шанта быстро возвращался, но не по своей тропинке,