До дрожи. Ана Сакру
маков цвет, кусая губы. На мгновение мне кажется, что он догадывается, что я специально пошла его искать. Без цели…Просто Наумова долго не было у нашего костра, и меня начала одолевать хандра по этому поводу.
– Нет. Я закуски сделать, – бормочу, наискосок пятясь к трём старым общим холодильникам, поставленным в ряд в углу навеса, – Не помешаю?
– А, конечно нет, – рассеянно улыбнувшись, Глеб Янович тут же отворачивается от меня и продолжает прерванный разговор.
Достаю продукты, каждой клеточкой ловя звук его кружащих шагов за моей спиной. Боковым зрением жадно впитываю образ. Нахмуренный высокий лоб, светлая, выгоревшая почти до белизны на солнце челка, твердый подбородок с пробивающейся короткой вечерней щетиной, двигающийся при разговоре кадык, крепкие загорелые предплечья, видные из закатанных по локоть рукавов летней рубашки, тонкие чувственные мужские губы…
Мы тут совершенно одни, оглушенные цикадами и отдаленным шумом прибоя. Ох…Даже руки дрожат.
Надеюсь, он не смотрит, как я неуклюже нарезаю сыр сейчас. Решит ещё, что это от выпитого домашнего вина и отправит спать как маленькую. Вот это точно будет неловко! Тем более перед ним!
От одной мысли так опозориться перед своим идеалом моё лицо вспыхивает ещё сильней. Хорошо, что сейчас уже ночь, и, кроме одинокой лампочки Ильича, тоскливо свисающей посреди навеса, ничто нас не освещает. Да и болезненный румянец вполне можно списать на лёгкое алкогольное опьянение, передоз свежим морским воздухом и танцы у большого костра под гитару. А не на то, что я уже год как безумно влюблена в Глеба Яновича Наумова, нашего историка.
Сегодня в лагере праздник – отмечаем начало заезда на летнюю практику в Крым, цель которой – помощь в археологических раскопках. Группа набиралась по желанию, так что состав её достаточно разношерстный, и далеко не всех ребят с нашего потока я здесь знаю.
Старшими к нам, только закончившим первый курс, и вовсе представлены четверокурсники с кафедры Глеба Яновича – он тут старший научный руководитель и по совместительству моя главная причина вызваться провести следующие три недели под палящим солнцем, в душном вагончике на четыре человека, куда расселяют тех, кто не решился все это время прожить в палатке, и конечно в обнимку с лопатой и пылевой кисточкой.
Вечеринка на пляже длится уже как три часа. Нескольких особо несдержанных успели принудительно отправить спать, остальные без оглядки веселятся.
Я уже достаточно пьяна – я это чувствую по тому, как неровно ступаю по песку, как тянет плясать и обниматься с подружками, каким громким получается смех, и какие слишком смелые мысли лезут в голову. Пьяна, но отлично могу себя контролировать.
Кажется…
Вот только эти чертовы руки дрожат.
Но это от того, что Глеб так близко, и я улавливаю его прохладный, едва ощутимый запах. Божечки…Как он хорош! Ну почему он не мой?! Я так его хочу…!!!
– Да, Макс, согласен, присылай – посмотрю, – тем временем говорит Глеб своему невидимому собеседнику в трубку и останавливается около меня.
Невольно отмечаю, что говорит он с мужчиной, и в груди настойчиво теплеет, отдаваясь беспокойным эхом вниз живота. Насколько я знаю, Наумов одинок, но мне сложно поверить, что такой умный и красивый мужчина может быть абсолютно бесхозным.
Как любит говорить моя мама – по-настоящему хороших мужиков разбирают щенками, а Глебу Яновичу уже тридцать два. Но сейчас он созванивается не с женщиной, кольца на его пальце нет, детей и прошлых браков вроде бы тоже, и меня это эгоистично радует, хоть и понимаю, что все равно он не будет моим.
Мне всего восемнадцать, я его студентка, и он весь год смотрел на меня, как на радующую успехами по его предмету младшую сестру…!
Ненавижу этот его понимающий снисходительный взгляд. Ох, кто бы знал, как ненавижу!
Тем временем Наумов опирается задницей, обтянутой светлыми брюками о край столешницы и ворует помидорку у меня прямо из-под ножа.
– Можно? – криво расслабленно улыбается, пряча телефон в карман.
Резко вздрагиваю от того, что он внезапно так близко, и чуть не отрезаю себе пол пальца.
– О, чёрт! – сосу указательный, виновато взглянув на Наумова и чувствуя, как растекается железный привкус на языке.
– Алис, я напугал? Извини! Дай посмотреть, – дергает Глеб к себе мою руку.
Хмурится, разглядывая набухающую багровую каплю на первой фаланге.
– Надо пластырь раздобыть, – переводит на меня озабоченный взгляд.
– Глеб Янович, не надо, всё хорошо, – лепечу я в ответ, слишком остро ощущая его прохладную крепкую ладонь, обхватившую моё запястье.
Да зачем мне пластырь, если я так млею сейчас, что пульс давно сорвался в нитевидный, и кровь скоро вообще перестанет поступать в слабеющие конечности.
Если вы не мечтали о чьём-то прикосновении год, то даже не пытайтесь меня понять!
Наши лица вдруг так близко, что я дышу его дыханием. Глаза сами собой широко распахиваются, жадно