Кровь хрустального цветка. Сара А. Паркер
умоляет Аравин, глядя на меня широко раскрытыми, сияющими, словно кристаллы на солнечном свету, глазами. Такими непохожими на остальные здесь, что безучастно глядят с земли вокруг.
Сглатываю вязкую слюну, заправляю Аравин волосы за шипастое ухо и, расстегнув замочек, подхватываю камень. Серебряная цепочка падает в ладонь, почти сливаясь с цветом драгоценной крови на моих руках.
– Для н-нее, – шепчет Аравин, смыкая мои пальцы на подарке.
Все равно что смыкая мое гребаное сердце.
В последний раз, когда я приезжал, ее живот был округлым и полным, и мне не хватает духу сказать, что неподалеку в грязи лежит маленькая оторванная ножка.
Что Кол, ее пара, наверняка тоже где-то тут.
По кускам.
От влажного кашля на землю вываливается еще больше нутра, и рука Аравин ложится на эфес моего клинка.
– Прошу…
– У меня в седельных сумках есть жидкая пагуб…
– Нет, – выдыхает Аравин. – К-клинком. Прошу.
Медлю, чувствуя, как ее просьба ложится грузом на плечи.
С коротким кивком, разрывающим меня изнутри, убираю кулон в карман. Меч тяжело ложится в ладонь, острие находит левую сторону груди Аравин.
Выдерживаю ее взгляд, в ловушке сжатых губ застревает миллион слов.
Слова не облегчат боль, не остановят гниение плоти – не повернут эту ночь вспять и не вернут ее семью, потому я их сдерживаю, позволяя растравлять нутро и питать ту бездну ядовитой ярости, что ждет выхода.
– Обещ-щ-щай. С-спаси ее, Рордин. П-прошу.
Она уже мертва.
– Обещаю, – говорю я, выдерживая взгляд Аравин.
Ложь делает свое дело, стирая напряженные морщинки вокруг ее глаз, но цена этому – невидимый штырь в моем сердце.
Я обещал ей и убежище тоже… и теперь ее семья мертва.
Аравин грустно улыбается, по грязи и волдырям на ее щеке прокладывает дорожку переливчатая слеза.
– Д-давай.
– Прости…
За все.
Она хочет снова заговорить, но я не даю ей возможности напичкать меня той ложью, что назревает в ее глазах. Надавливаю на клинок и вырываю из ее разбитых губ вздох.
Тень смерти заволакивает широко раскрытые, стеклянные глаза, они обретают бездонную безмятежность, от которой я не успеваю вовремя отвести взгляд.
Аравин стала бы предлагать мне утешение – говорить, что все в порядке.
Нет, не в порядке.
Повесив голову, я притворяюсь, что звезды не смотрят с неба, не прожигают в моей спине дыры.
Но это так.
Они всегда смотрят. И всегда, чтоб их, будут смотреть.
Отпуская кипящую ярость на поверхность, я выдергиваю меч и встаю в стойку.
Плавный. Холодный.
Отрешенный.
Не оглядываясь, бросаюсь к клубящемуся пламени, что пожирает упавшие остатки соломенной крыши, огибаю груду почерневших кирпичей, замираю в полосе тени…
Вруки. Их трое – черные шары глаз, тела крупней моего жеребца, усеянные выпуклыми мышцами, что перекатываются под гладкой серой шерстью.
Не