Театр теней. Инна Манахова
бельчата замерли, как подстреленные, и разом обернулись в мою сторону, пианино издало фальшивую ноту и затихло, а я вскочила на ноги и затравленно озиралась по сторонам. Мимоходом я успела взглянуть в зрительный зал и в то же мгновение вспомнила Жанкины слова: «Раз уж ты на сцене, нужно веселить зрителя!» И тогда я через силу встряхнулась, расправила плечи, нацепила заячьи ушки, отстраненно заметив, что одно картонное ухо надломилось при падении, и, выдавив из себя задорную улыбку, жизнерадостно запрыгала через всю сцену мимо совершенно обалдевших белочек в сторону противоположной кулисы, высоко задирая и выбрасывая вперед ноги, как при исполнении канкана. Перед тем как скрыться за кулисой, я широким жестом послала зрителям воздушный поцелуй и низко раскланялась, а надломленное ухо при этом окончательно упало и закрыло мне левый глаз.
Что случилось дальше, мне неведомо, ибо я совершенно ослепла, оглохла и вообще умерла от стыда. Помню, я кого-то расталкивала, продираясь к выходу, потом убегала прочь, не чуя под собой ног, потом пряталась в туалете среди сырых подгнивших труб, с которых монотонно капало мне на голову и плечи. Жанка отыскала меня там уже после праздничного обеда. Она принесла мне помятое шоколадное яйцо, зажав его в кулачке, и засахаренную вишенку из пирога, и я с благодарностью проглотила ее дары, поливая их обильными слезами, а Жанка хохотала, лохматила мне волосы, дергала меня то за уши, то за нос и ласково утешала, приговаривая:
– Ну хватит, не плачь! Ты отлично выступила! Весь зал катался со смеху – аж до слёз, а потом как пошли аплодировать! Даже мне так не хлопали!
А я все никак не могла успокоиться и продолжала всхлипывать до позднего вечера. Жанка, которая частенько перебиралась по ночам ко мне в кровать, после рассказала, что я даже во сне не переставала жалобно вздыхать и бормотала что-то, и плакала, и стонала.
В ту же зиму у нас с Жанкой состоялась первая и единственная за всю последующую жизнь серьезная ссора. Причиной послужил обыкновенный снеговик, которого мы дружно и сообща лепили до тех пор, пока я не заявила, что хочу приделать ему усы и бороду из еловых веток. Жанка тут же заартачилась, заявив, что «ненавидит бородатых мужчин» и «не позволит испортить такого красивого и белого снеговика всяким елочным мусором». Я не стала спорить, но немного погодя вернулась к снеговику и потихоньку от Жанки прилепила к его подбородку несколько хилых зеленых иголочек.
Когда на следующий день нас вновь вывели на прогулку, Жанка при виде обросшего щетиной снеговика прямо затряслась от гнева и у меня на глазах сорвала с него все до единой иголки и растоптала их ногами. Тут уж и во мне взыграла и запылала обида, и я нарочно наломала желтых осыпающихся веток с выброшенной на свалку колючей и сухой старой елки и с силой воткнула их в голову несчастному снеговику. Тогда Жанка, поглядывая на меня сощуренными, почерневшими от злости глазами, решительно подступила к снеговику, безжалостно оторвала ему голову