Табия из двух сердец и снега. Вергилия Коулл
(то, что торговец, Элли поняла по одежде и большой характерной суме, крепко стиснутой между пухлыми коленями) едва взглянул на сгорбленную благообразную старушку, примостившуюся рядом. Путешествовать в одиночестве Элли действительно не боялась. Кто ж позарится на дряхлую нищенку?
Дежурный по вагону прошел из конца в конец один раз, другой, убедился, что пассажиры нынче едут не буйные (лесорубы вели себя громко, но в пределах дозволенного), и, махнув рукой, отправился пить чай. На повороте качнуло, Элли очень правдоподобно всхрапнула и привалилась к дородному соседскому плечу. Тот пробовал отодвинуться, косился на ее драное пальтишко и седые космы (убегая, пришлось прихватить у папаши Йозефа сценический костюм – лохмотья старой цыганки Азы из пьесы «Бродяги»), но потом махнул рукой и тоже свесил голову на грудь, засопел. Железная дорога зимой она такая – мигом укачивает, как младенца в люльке.
Очень осторожно Элли потянулась пальцами к оттопырившемуся под весом набитого деньгами кошеля соседскому карману. Ювеналы ей позарез нужны, и это еще мягко сказано. Бежать пришлось прямо после антрепризы, даже не переодеваясь, не собирая нужных вещей. Только и удалось, что стянуть костюм с вешалки. Под драным пальто и серым балахоном на Элли до сих пор красовалось обтягивающее розовое платье кокотки Марселлы из «Уцелевших в буре», а на лице оставался грим – но тут она особо не переживала: растушевала темные тени, превратив в круги под глазами, а мимикой давно уже владела так, что могла превратиться в «печеное яблоко» без дополнительных ухищрений.
А все почему? В смысле, почему так резко пришлось в бега податься?
А все потому, что папаша Йозеф, старый козел, совсем на жадности своей помешался. Театр, видите ли, приносит ему копейки, а зритель платит неохотно, потому что все актрисы – бездарности! Да Элли лично видела, как рыдали в первом ряду, когда ее Марселла покончила с собой от несчастной любви! Зритель не остался равнодушным!
Но папаше Йозефу было это не доказать. Он обустроил за кулисами отдельный кабинет и стал зачем-то приглашать туда после спектаклей то одну из актрис, то другую. Девушки выходили в слезах, на все вопросы предпочитали отмалчиваться. Дошел черед и до Элли. Оказалось, что папаша Йозеф сговорился с городским судьей, человеком жестким и даже жестоким. Когда Элли, еще в гриме, в розовом платье Марселлы с обнаженными плечами и коленками предстала перед краснолицым стариканом, а тот потребовал от нее опуститься на пол и начать с облизывания его туфель, плавно поднимаясь выше до вялого сморщенного члена – тут нашла, как говорится, коса на камень.
Бутылка виски, согревавшая желудок гадкого судьи, оказалась вдруг разбита о его лысоватую голову, повсюду были осколки и кровь (очень эпично!), а Элли поняла, что придется бежать, и чем дальше, тем лучше. Потому что судья был не из тех людей, кто забывает нанесенные ему оскорбления.
То, что под своим именем уже нигде не появишься – и козе ясно. Профессиональная карьера, похоже, тоже оборвалась на взлете. Стоит