Одиссея варяжской Руси. Михаил Серяков
rel="nofollow" href="#n_94" type="note">[94]. Об оживленной торговле «в ливонских городах между русскими ливонскими дворянами и крестьянами» свидетельствует в своей «Ливонской хронике» уроженец Риги Б. Руссов[95]. Эти показания письменных источников подкрепляются другими независимыми данными. Свидетельства особо тесных языковых контактов с русскими обнаруживаются не на востоке Эстонии, где она граничила с Русью, а на западе, на только что упомянутом острове Эзель. Приводя 24 слова, имеющие славянские корни в этом островном диалекте, Ю. Трусман с некоторым удивлением отмечает: «Более загадочным представляется факт существования в наречии островитян таких слов, которые очевидно заимствованны с русского языка, но не имеются в других эстонских наречиях»[96]. Далее этот исследователь констатирует: «Кроме того, наименование русского отождествляется у островитян с наименованием солдата, напр. wene – солдат… Эта последняя особенность наречия островитян напоминает нам предания, сохранившиеся в народных песнях у жителей юго-западного побережья Пейпуса, о том, что в стародавние времена эсты совершали совместно с русскими на конях военные походы, в которых проводили нередко целый век жизни»[97]. Сам Ю. Трусман предположил, что подобное сильное русское влияние на Эзеле связано с походами новгородских ушкуйников, однако упоминание о походах на конях позволяет предположить и другое происхождение данных связей. Следует также отметить, что, по мнению Я. Зутиса, несколько имен русских послов в договоре Игоря с Византией, а именно Каницар, Искусеви, Апубксарь, имеют эстонские корни[98]. Если это так, то связи Эстонии с Киевской Русью должны были возникнуть достаточно рано, чтобы выходцы из данного региона оказались в составе великокняжеского посольства. В связи с этим следует упомянуть имя еще одного посла Игоря. В Лаврентьевской летописи он значится как Либиаръ, или Иабиаръ Фастовъ, однако в Ипатьевской его имя указано как Либи Арьфастов. Если предположить, что последний вариант более правильный, то слово либи может указывать на его племенную принадлежность: в ПВЛ ливы именовались либами, и, таким образом, данный пример позволяет допустить, что не только эсты, но и ливы входили в состав киевской дружины. Возможно, что русское влияние распространялось и южнее Латвии: в Литве недалеко от побережья есть город Русне, а южнее Шауляя расположен другой город Расейняй.
Другой пример показывает связь в данном регионе корня – рус-с морем: «В юго-западном углу Эстляндии… на восточном берегу Мацальского залива упоминается в 1368 г. пункт Russen-Grave, то есть русская канава. В настоящее время встречаются здесь лишь следующие местные названия: крест, дв. Венесилла (то есть русский мост)… кр. двор Венематси (то есть русский Мате)…»[99] Еще более ценным является народное предание, записанное на границе между современными Эстонией и Латвией, о существовании там некогда целого русского княжества: «Одно народное предание говорит, что некогда во всей Угаунии сидели отдельные князья.
Там же. С. 70–71.