Коммод. Михаил Ишков
на совете, только и всего. Повторяю еще раз, можешь предложить себя в главнокомандующие.
Он сделал паузу, выпил еще вина и заявил:
– Все, на сегодня хватит. Приглашаю тебя проветриться. Сегодня ты останешься у меня, я назначаю тебя своим гостем. Как тебе дичь, которую мы только отведали?
– Что-то потрясающее, – признался Бебий.
– К тому же у меня есть замечательное фалернское, которое только что доставили во дворец.
– Государь, у меня есть просьба.
– Говори. Готов исполнить все, что бы ты ни попросил. Желаешь, чтобы тебя обеспечили женской лаской? Сделаем. Есть у меня «огурчик», пальчики оближешь. Его уже и Переннис, и Витразин попробовали – говорят, что-то необыкновенное. Буря и страсть, а вопит так, что в городе слышно. Потрясающе!
Заметив, как изменился в лице Бебий, император рассмеялся.
– Я не настаиваю. Не хочешь – не надо, спи один в холодной постели. Что за просьба?
– Государь, разреши Тертуллу вернуться в Рим. Десятый год поэт живет в Африке. Он раскаялся и молит о прощении.
– Это какой Тертулл? Который спал с моей матушкой? А что, его до сих пор не помиловали? Ничего не скажешь, был весельчак. Теперь, наверное, поумнел. Хорошо, Бебий, пусть возвращается в Рим, но только при одном условии. Никаких шуточек, намеков, эпиграмм. Пусть займется описанием моего славного царствования. Договорились?
– Да, мой государь.
В военном лагере Бебий привык ложиться с заходом солнца, так что за полночь он уже не мог скрыть зевоту, и государь милостиво разрешил ему отправляться спать. В такой поздний час легату было трудно состязаться в жизнерадостности с друзьями Коммода.
Шум во дворце не стихал долго. Бебий проклял демонов, затащивших его в это аидово гнездо, в эту пыточную, где без конца вопили, ругались, хохотали. Друзья цезаря декламировали бессмертные строки Вергилия, старались перекричать друг друга, а то вдруг начинали соревноваться в умении дудеть в трубу. В лагере Бебий всегда спал вполуха, служба приучила реагировать на каждый непонятный, незнакомый звук, потому что на вражеской территории всякий подобный окрик, свист, птичья трель, совиное уханье, трубный рев оленя могли таить опасность. Здесь опасности не было, но пересилить себя трудно – каждый раз, как во дворце кто-то начинал голосить, петь, бряцать, он вскидывал голову. Окончательно допекла его ссора в коридоре, рядом с его дверью.
Началось с душераздирающих криков и громкой ругани, на которую не скупился взволнованный женский голосок. Затем кто-то завизжал, заохал, в ответ послышались звучные шлепки. Бебий рывком сел на ложе. Из коридора неслось: «Ой, убивают! Уберите от меня эту безумную! Отнимите у нее кинжал!» – все комком! – затем тончайшее «Ой-ё-ё-ё-ё-ё-й!» и наконец кто-то рявкнул басом: «Лярвы вас раздери, что здесь творится?!»
Бебий не выдержал и выскочил в коридор.
У дверей спальни императора шла отчаянная борьба. Какая-то молоденькая девица с распущенными волосами, в разорванной тунике, совершенно обезумевшая,