Тьма. Евгений Салиас де Турнемир

      Глава 1

      Ночь. Все тихо в детской. Катя и Соня спят. Няня тоже спит. Если ближе подойти к няниной постели, то слышно, как ее часы на стенке в шелковом башмачке стучат. Если поближе подойти к маленькой постели Кати, то слышно, как она дышит, и видно, как ее маленькие ноздри морщатся и раздуваются; но хорошо рассмотреть ее вздернутый носик нельзя, потому что розовая лампадка чуть-чуть светится в уголку и, уже почти догорая, едва освещает образа…

      Все тихо. Начинает рассветать. Стекла на окошках сначала были черные, потом стали серые и делаются все белее.

      Вот раздался первый удар благовеста в заутрени. Подумаешь, этот колокол рассердился на кого и заворчал на то, что его так рано разбудили. Вот еще раз, еще громче…

      Соня шевельнулась на своей постельке и навострила маленькое ухо.

      Еще раз проворчал колокол и, будто подумав про себя: звонить, так звонить – зачастил как всегда: раз! два! раз! два!..

      «Благовестят, а няня еще спит», – думает проснувшаяся Соня и начинает смотреть на огонёк лампадки, на образа…

      Кровать няни скрипнула.

      – Няня?

      – Что ты?

      – Тебе пора. Благовестят…

      – Слышу, слышу. Что ты не спишь? Спозаранку проснулась – головка будет болеть. Засни.

      – Я спала, да колокол твой ударил, я и проснулась.

      – Попробуй, засни опять. Еще рано. Почивай, а я тебе просвирку принесу.

      – Сегодня Ваня именинник, няня.

      – Да, да.

      – Он и в гимназию не пойдет. Папа вчера сказал.

      – Почивай, дружок. Днем наговоримся.

      Няня оделась, глядит в окошко. Окошки белые, но все-таки еще очень рано, и в комнате как-то непонятно, и не темно и не светло.

      Когда няня уйдет, в этой комнате страшно будет.

      – Ну, почивай же, – говорит няня, нагибаясь к кроватке и целуя Соню, – Христос с тобой. Посмотри, как Катя спит, она умница; я ей просвирку принесу.

      – И мне! Я сейчас засну.

      – Заснешь, и тебе принесу, не заснешь, обе Кате отдам.

      Няня надевает салоп и капор, потом тихонько отворяет дверь и выходит.

      В коридоре она поворачивает направо и отворяет дверь в соседнюю комнату.

      Там тоже две постели. Около одной из них сидит на стуле мальчик лет десяти и, полусонный, еле-еле напяливает сапоги.

      – Ты же, Федя, куда?

      – В гимназию.

      – Да ведь тебе, голубчик, позволили не ходить для Ванюшиных именин. Так спал бы да спал себе.

      – Да я, няня, проснулся, так уж все равно пойду, а то ведь все говорит папа, что мы ленимся, вот я нынче пойду – это будет значить, что я не ленюсь. Ну, а Ваня именинник.

      – Как знаешь, голубчик мой. Про тебя-то ведь никто не говорит. Это все Ванюшу так-то… лентяем честят. И няня вздохнула.

      – А ты, няня, Ваню к заутрени хочешь будить?

      – Просил вчера непременно разбудить. Да уж я думаю оставить, пусть поспит, а потом скажу, что будила, да не добудилась.

      – Да ведь этак ты, няня, солжешь.

      – Да ведь для него же солгу-то. Ну, да с тобой не сговоришь. – И няня подходит к кровати спящего и грустно смотрит на него.

      – Ты его, няня, оставь выспаться для именин, а потом скажем, что так нарочно сделали, чтобы он выспался.

      – Ну ладно. Прощай. Поцелуй меня. И тебе бы тоже спать да спать.

      – Я уж пойду. Буду знать, какие уроки на завтра. Ване лучше будет, я помечу и в его книге.

      Федя умывается; няня выходит, бормоча:

      – Детки! Детки! каторжная вам жизнь!

      А в комнатке, откуда вышла она, все тихо, только слышно, как колокол ворчит за окошками.

      – Отчего это он в это время всегда гудит, – думает Соня, – никогда не опоздает. Как темно за Катиной постелью. Зачем я проснулась! Разбужу Катю. Катя?!.. Право страшно. Лампадка догорает – темно будет, совсем темно будет!.. Катя! Ты спишь! Катя!?.. как она смешно сопит… Завернусь-ка