Наказаны любовью. Наталья Лариони
Алехандро его так и не снял.
– Я хочу забрать портрет, – Херардо сел в кресло. – Он принадлежит мне и Николасу.
– Если хочешь наслаждаться присутствием этой женщины на стене, то тебе придется переехать в этот дом.
– За что ты так цепляешься, Алехандро? Ты ее всегда ненавидел, ненавидел так, что готов был на все.
– Я и сейчас готов на все, но не позволю ей торжествовать. Пусть она смотрит на меня. Пусть видит, что ей не удалось занять место в этом доме, ни ей, ни ее сыночку, которого ты так обожаешь, что ради него оставил свой родной дом и своего сына.
– Дом там, где ты можешь дышать, – Херардо хотел потереть грудь. Сердце болело, но делать этого при сыне не хотел.
– Дышать, – Алехандро встал и вышел из-за стола. – Так что же здесь тебе мешает дышать?
– Я не буду с тобой спорить, мне нужен всего лишь портрет.
– Ты постарел отец, – Алехандро смотрел на старика, его отец уже не тот, кого он так боялся и слушался.
– Я уже давно сдался, – Херардо тоже встал. Их взгляды встретились. Давно уже отец не смотрел сыну в глаза. И сейчас он все еще пытался увидеть там раскаяние, прощение. Но в них лишь был вызов.
– Если ты хочешь жить и видеть эту, – Алехандро махнул на портрет, – тебе придется сюда переехать. Но Николас пусть даже не смеет перешагивать порог моего дома.
– Дом, – Херардо шагнул к сыну, не опираясь на трость. Его голос, который минуту назад был слабым, старческим, сейчас имел стальные нотки. – Это что угодно, только не дом. Даже твой сын бежит из него при любой возможности.
– Да. Твой внук, которого ты так жаждал, и что? Ты даже не видел, как он растет.
– Не обязательно присутствие, чтобы иметь представление. Но мне жаль тебя, Алехандро. Жаль, что ты так ничего не понял.
– Твоя сентиментальность меня просто убивает, вот что делает старость с людьми.
Херардо посмотрел на сына.
– Старость не так страшна, как одиночество в этот момент. А ты очень одинок, ты еще даже не представляешь на сколько. Ни твой сын, ни твоя жена, не будут рядом с тобой, когда ты начнешь стареть. Все покинут тебя. Ты останешься один. И, может быть, ты тогда сможешь признаться, но будет поздно.
– Признаться, – Алехандро нахмурил бровь. – Мне не в чем оправдываться. Мне не о чем сожалеть, – вслух произнес Алехандро, а про себя подумал, кроме одного – потери второго сына. Сына, который наверняка представлял бы из себя что-то стоящее, не то, что Карлос.
– Каждому есть о чем сожалеть.
– А ты сожалеешь?
– Да, я сожалею. И дня не проходит без этого.
– И о чем же? Хотя нет, постой. Я тебе скажу сам – твоего решения жениться на этой…
– О нет. Я сожалею лишь о том, что видел, лучше бы я этого не видел.
– О чем ты? – Алехандро нахмурился.
– Все равно ничего не изменить. Жаль, что из памяти нельзя стереть отдельные моменты.
– И можно узнать какие?
Херардо смотрел на сына. Нет еще слишком рано.
– Так портрет,