Я выжгу в себе месть. Диана Чайковская
– кому охота в такую погоду сидеть в четырех стенах, вдыхать жаркий воздух и есть жирную похлебку. Другое дело – цветочно-травяные ковры. Иногда на растущую луну Василика замечала возле опушки лекарок и колдуний, выискивающих целебные и волшебные травы, которые нужно собирать при нарастающей луне. Вот и теперь две женщины бродили неподалеку. Она видела их силуэты, но не стала подходить близко. Василика надеялась, что они не обратят на нее внимания. Поговаривали, будто у лекарок и колдуний были птичьи глаза вместо человеческих, потому они умели собирать и выплетать венки даже в непроглядной тьме. Так благословила их Трехликая Богиня-Пряха, питавшая особую любовь к разным ведающим.
Яшень понес Василику к дому. Они враз проскочили цветочный ковер, пшенично-горькое поле, где колоски сплетались с полынью, и подъехали к самому краю родной деревни. Домики чернели, не было видно ни одного огонька. Все еще спали, а петухи только-только открывали глаза, чтобы прокричать первый раз и возвестить, что скоро начнет подниматься солнце. Василика спрыгнула на землю, взяла коня за поводья и тихонько повела сквозь скрипучие ворота. Они прошмыгнули во внутренний двор. Хорошо, что Яшень понимал ее, научился бесшумно переступать и не фырчать лишний раз. Василика отвела его в стойло, сняла седло, насыпала овса и проверила, хватает ли воды в деревянной колоде. Потом проскользнула в дом по лестнице для дворовых девок, разделась и легла в давно остывшую постель.
Ей это было не впервой. Обычно Калина не замечала или не хотела замечать ночных прогулок, реже – услышав от слуг, с криками запирала Василику в комнате, заставляя трудиться над подвенечным нарядом и пришивать к подолу бусины и багряные кружева. Василика работала медленно, отчасти потому, что не получалось, а отчасти потому, что чутье шептало ей: Калина не выдаст ее замуж, пока не будет готов наряд. Не станет мачеха позориться, не пойдет к швее. Так поступали только самые неумелые рукодельницы. Потом их высмеивали настолько сильно, что страшно было выйти из дому. Поэтому каждая молодая девка знала: плохонький, но собственной работы наряд лучше, чем цветастый, с шитьем, сделанный чужими руками. Хотя рассказывали, что столичные белоручки прикасались к шитью лишь для вида, а сами держали в доме умелых рукодельниц, которые могли и полотенца цветами расшить, и каменья нитками скрепить, и кокошник подправить.
Но в их далекой Радогощи было принято по-другому. Иначе Калина не стала бы суетиться и следить за всеми тремя девками, чтобы каждая могла в любой миг нарядиться, показаться жениху и ждать сватов после удачных смотрин. Василика застонала, вспомнив, что к свадебному наряду нужен еще и каравай, румяный, пышный и с солью. Всякая невеста должна преподнести его дорогим гостям и подождать, пока те насытятся, а заодно и поймут, что девка – та еще умелица. И зачем оно, если у них все равно готовят слуги? Спросить бы у Калины, да только она снова схватится за сердце и назовет Василику непутевой. А может, мачеха и сама не знала? Делала, как заведено,