Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк
Гришка. – Всю истинную правду говорю.
– Гутарь, гутарь, Гришка, – смеясь, сказал Кондрат. – Не обижайся.
– Да и гутарить-то уж больше почти нечего, – сказал Гришка. – Значит, сел это я на вепря верхом, а он как начнет брыкаться, норовит, стало быть, меня сбросить. А я вцепился ему в шею и душу что ни на есть силы. Свалил я его назем, и начали мы с ним брухтаться[40]. Брухтались-брухтались мы с ним, а потом надоело мне это дело, вцепился я ему в горло зубами и перегрыз…
– Ха-ха… – закатывались казаки, хлопая себя по ляжкам. – Вот брешет-то знатно!
– Ну и как же ты коня вызволил из оврага? – сквозь смех спросил Голый, подмигивая казакам.
– А так и вызволил, – невозмутимо ответил Григорий. – Схватил за узду и вытащил…
– И конь не расшибся?
– А чего ему расшибаться? – так же не смущаясь, ответил Григорий. – Когда он прыгнул через овраг, у седла подпруга лопнула, потники, стало быть, раскрылились, и мой аргамак, как на крыльях, слетел в овраг. Как все едино воробушек сел…
– Ну а вепрь-то твой, тот где? – сотрясаясь от смеха, спросил Кондрат.
– А там… – в неопределенном направлении махнул Григорий.
– А-а… – понимающе протянул Булавин. – Стало быть, там… на воле ходит…
– Зачем на воле? Я его на дубке на суку повесил… Завтра возьму.
Оглушающие взрывы смеха казаков наконец несколько смутили Гришку. Он сердитыми глазами посмотрел на них. Потом, поняв, что слишком заврался, расхохотался и сам, звонко и весело.
– Ты б, Гришка, – смеялся Кондрат, – рассказал, как ты в Бахмут-городке за волком гонял.
– Да что там рассказывать? – отмахнулся Григорий. – Дело прошлое. Собаку я невзначай однова за волка принял… Что ж тут особливого? Это может с каждым приключиться…
– Расскажи, Кондратий Афанасьевич, – стали просить казаки. – Расскажи!
– Ладно, расскажу, – посмеиваясь, согласился Кондрат. – Как-то Гришка стал собираться на волков. А в степу в это время такая сыпуга[41] разыгралась, что прям на ногах устоять не можно, с ног валит. Стал я было Гришку отговаривать: куда, мол, тебя черти несут в такую непогодь? Да разве ж его, такого взгального, отговоришь? Заупрямился парень: «Поеду, да и все. Зараз, говорит, самое время волков бить…» Ну, думаю, черт тебя дери, езжай, коль приспичило… Выехал это он, стало быть, в степ, а сыпуга там так и рвет и мечет, с коня сшибает. В двух шагах ничего не видать… Гришке б впору и вернуться, да стыдно: как же, мол, умных людей не послушался и в дураках оказался. Ездил, ездил он по степу, ничего не видал, – какие уж там волки в такую непогодь? Досада взяла парня, и впрямь навроде надобно со стыдом возвращаться. И уж хотел он было ехать ни с чем домой, только глядь это он – что-то блазнится[42] у кустов. Пригляделся он и возрадовался, около дохлого жереба, какого мы намедни с ним вывезли, здоровенный волк кормится. Поскакал Гришка к нему, а волк от него. Отбежал это, обернулся да по-собачьи забрехал: гав-гав. Нашего