Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк
не упадешь.
Взяв ковш, Мишка Сазонов посоветовал Григорию:
– А ты, Гришка, прикрылся бы… а то вон бабы-то смеются.
– Замолчи, рябой! Не твое дело.
– Ну, тогда будь здоров, – смиренно сказал Мишка. – По дедушке Ермаку, по донскому казаку… Наше дело маленькое: дают – бери, бьют – беги… – И махом опорожнил ковш. – Спасет тебя Христос, Гришка, – сказал он, причмокивая языком и обтирая ребром ладони усы, – доброе винцо… Дай бог, чтоб вовек не переводилось…
– Пей еще, – зачерпнул снова Григорий.
– Погоди, Гришка, – отстранился Сазонов. – Пусть другие пьют, а я покуда пообожду.
– Нет, дьявол, пей! – грозно закричал Григорий. – Пей, анчутка!.. Пей! Не то так дам в твою поганую морду, кровью умоешься… Жадный, говоришь? Пей, покуда не упадешь.
– Ну что ж, наша душа кривая, все приймае, – с шутовской ужимкой взял ковш Мишка.
Казаки, переминаясь возле Мишки, нетерпеливо поглядывали на него и бросали жадные взгляды на бочку.
– Пей еще! – свирепо гаркнул Григорий на Мишку, когда тот вздумал было отказаться от нового ковша.
Мишка подряд выпил пять ковшей, шестого не осилил и, свалившись у бочки, захрапел.
Григорий злорадно ухмыльнулся и, вырвав из рук Мишки ковш, зачерпнул из бочки.
– Подходи, новый! – крикнул он. – Пою всех. Подходи, любой! Дед Остап, играй веселую. Гуля-им!..
Раздались пушечные выстрелы. К городу подходили царские корабли.
На стружементе, пестрея яркой, разноцветной одеждой, царских кораблей ожидала огромная толпа. Впереди всех стояли войсковые старшины во главе с атаманом Максимовым, держа в руках дарованные царями Донскому войску знамена, бунчуки[10], хоругви, клейноды[11].
Махальные, расставленные на берегу Дона на много верст вверх от Черкасска, уже часа два как сообщили, что царские корабли показались. Но кораблей все еще не было, и народ нетерпеливо томился в ожидании, напряженно вглядываясь в песчаную луку, из-за которой они должны были вот-вот появиться…
Из-за мыса, обросшего яркой кудрявой зеленью кустарников, трепеща на ветру царским флагом, показалось судно. Толпа на берегу разразилась радостными криками.
Вслед за царским кораблем из-за мыса появились и остальные. На колокольнях в захлебывающемся перезвоне ликующе заголосили колокола. С городских стен загрохотали пушки. На кораблях вспыхнули белые дымки – отвечали на салют.
На берегу толпа бурно ревела. С кораблей тоже что-то кричали и размахивали шляпами. На корме переднего корабля, опершись на эфес шпаги, недвижно стоял высокий человек.
– Он!.. Он!.. – из уст в уста пробежало в толпе.
Корабль со страшной нептуньей мордой, заскрипев о песок, ткнулся носом, как телок в вымя, в мягкий берег. Матросы засуетились, причаливая и сбрасывая сходни.
Высокий человек в нитяных черных чулках, облегавших мускулистые икры, в черном бархатном кафтане с обшитыми золотом пуговицами, в кружевном белом галстуке, поправив на голове черную треуголку, быстро сошел с корабля на берег.
– Ура-а! –