Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк
искренне и убедительно, у него от умиления даже слезы на глазах показались. Петр внимательно слушал своего любимца, бросая на него взгляды из-под густых бровей. Перекинувшись с седла, он порывисто обнял его, сжал в объятиях так, что у Александра Даниловича косточки хрустнули.
– Вот за то я тебя, Данилыч, и люблю, что зело предан мне. Правду говоришь, но что поделать, солдат ведь я. Не могу стерпеть. Рука чешется врага сразить. А что касаемо смерти, то неведомо, где она застигнет. На поле брани за отчизну свою – честь и слава умереть, а вот так, как сокольничий Засекин свиным ухом подавился, – такой поганой смертью я б не желал умирать…
Царь на мгновение задумался и тихо добавил:
– Я никому не советую и не приказываю гнаться за опасностью, но не служить родине, не отдать за нее жизнь, ежели потребуется, стыдно… Разыщи и позови-ка, Данилыч, того казака-храбреца, что меня от смерти спас…
Григорий Банников, раскрасневшийся, возбужденный после только что закончившегося боя, стоял в толпе казаков и оживленно рассказывал:
– И вот, братцы вы мои, скачу я это на своем аргамаке, одного сковырнул супостата, другого, третьего… Скачу это, приглядываюсь, кого бы еще сковырнуть дротиком. Гляжу это, братцы вы мои, к одному нашему солдату, не то офицеру, – шуты его разберут, такой это здоровенный из себя солдат, черноусый, пригожий на лицо, – сразу пристало десять супостатов. Лихо отбивался он от них. Троих, сам видал, он зарубил, а семеро лезут к нему, да и все. Уж он, бедняга, отбивался, и, видать, у него уж сил нету. Конец подходит. Взяла тут меня, браты, жалость. Думаю, разве ж можно, чтоб такой храбрый солдат русский сгибал? Ожег я плетью своего коня, да к ним… Как налетел, всех до единого шведов раскидал. А солдат-то и кричит мне вслед: «Эй, станичник, погоди, я тебе спасибо скажу!» – «Некогда, говорю, твое спасибо слухать. Вот окончится бой, тогда свидимся». И ускакал я от него…
К казакам быстро мчался на светло-рыжей лошади пышно и ярко, как петух, разодетый генерал. Он подлетел к казакам и натянул поводья. Кобылица, оскалив зубы, захрапела и обдала казаков жарким, влажным дыханием.
Генерал, молодой и красивый, остро оглянул казаков и, остановив взгляд своих серых властных глаз на Григории Банникове, сказал:
– Эй, молодец, спасибо тебе, что уберег великого государя от вражьей руки…
Казаки, слушавшие Гришкин рассказ и не верившие ни одному его слову, переглянулись и теперь с уважением смотрели на него. В их глазах Григорий сразу поднялся на недосягаемую высоту.
– Поедем, казак, к великому государю, – сказал генерал Гришке. – Царь хочет тебя повидать.
Григорий был несказанно изумлен тем, что ему невольно пришлось спасти от гибели самого русского царя. Он даже растерялся от неожиданности. Вскочив на своего аргамака, он последовал за генералом.
По дороге Меншиков расспросил Гришку, как его зовут, откуда он родом.
– Повезло тебе, – сказал Александр Данилович, – царь храбрых любит. Ты только не вздумай царю в ноги кланяться, не терпит он того. Да зови его: господин бомбардир. А какую милость будет жаловать, не отказывайся,