Возвращено на доработку. Сергей Овчинников
на фундамент, разрушилось распалось. Ещё вчера вообще болтался и барахтался. Сегодня уже что-то твёрдое под ногами попадается, но каждый шаг, как первый раз в жизни.
Нехотя встал, посмотрел на градусник за окном. Плюс десять. Для октября теплынь. Нашёл кроссовки, спортивный костюм и спустился. Начинало светать, но фонари ещё горели. Ну что, Арам Герасимович, физкульт-привет! И побежал.
По Олимпийскому до входа в Екатерининский, пересек до театра Советской Армии и почувствовал, что запыхался и взмок. Всё-таки очень тёплая осень. Я перешёл на шаг. Движение уже набирало обороты. Город раскачивался, выходя на учащенную деловую частоту. Пульс немного припал и я снова побежал, но уже слегка трусил – по сути делал вид, что бегу. Вот только для кого – я и сам не знал.
***
Я очень быстро вспомнил все мучительные стычки в период, когда мы только сходились и я готовился назвать её своей. В мыслях-то давно уже считал. Влюблён был – да! А в самых смелых мечтах всё было взаимно! Ну а на деле моя очередная претензия на безраздельное господство в сердце избранницы оборачивалось очередным же щелчком по носу: «А ты что это распоряжаешься? Нам батюшка свечку пока не держал!» Это была её обычная манера выражаться. Грубость, хоть и лишенная традиционных нецензурных звуков, оглушала своей пронзительностью, попирая что-то глубинное и уязвимое и, самое главное, без малейшей необходимости.
За это «неформатируемое хамство», как он утверждал, Валера с ней и расстался. Мне же в пылу одной из сор – уже семейной – довелось услышать, что я всё за дружком своим подбираю, как верная, но мелкая собачонка. В форме вопроса, дескать: «Доколе?» Это я тоже припомнил – в момент ужаснулся не по одному пункту. Но и понял – почуял, скорее, страх, что поглавней и глубже сидел. «Не дай бог, выкинет она чего-то такого, что я не смогу не то, что простить, а и даже принять.» Я далёк от Валеркиной щепетильности, религиозные чувства мои тоже сложно оскорбить. Такой весь очень удобный, неконфликтный, а по сути бесформенный – то есть без единого острого края – да вообще без углов. Хм, неужели даже сравнение с собачонкой меня не задело: «По крайней мере удобно» – первое, что пронеслось в голове, хватило ума не улыбнуться. А всё почему? А теперь я знаю: потому что главный страх мой меня держал: «Терпи, это ещё фигня! Сможешь ли дальше пройти на следующий уровень?» На нём всё и держалось что ли? Или держится до сих пор? «Господи, зачем?» – Неужели же только от того, что на ней лежала, догорала, тлела незримая печать, что ей обладал сам великий Валера? А я? Где же я в этой схеме? Может в этом проблема? Что со мной сделал этот страх, который я же к себе и подселил незадорого? Если уж он настолько силен, верно он и стал причиной того, что произошло. Так кого мне теперь винить?
Не помню уже в какую ночь мне приснилось будто мы с Валерой собеседуем очередного кандидата. Только вижу я всё из-за спины этого, стало быть, соискателя. Вижу его ровно стриженный затылок. Вижу вальяжно развалившегося Валеру в нашей козырной переговорной. Вижу себя, скрючившегося над ежедневником, в отутюженном костюме и чуть ли не ниже Валерки ростом. Хотя у меня честные