Темные изумрудные волны. Федор Московцев
сглотнула, и произнесла по слогам:
– Ма-ри-ам.
Тогда он подсел к ней за столик:
– Извините, я отдал в починку свой слуховой аппарат.
– У тебя, на всякий случай, халат испачкан кровью.
– Я злюсь, когда не слышу то, что говорят мне люди, и приходиться помногу раз переспрашивать, – сказал Андрей, улыбаясь как можно добродушнее.
Заметив её испуганный взгляд, добавил:
– Шутка, это так, для поддержания разговора. Я работаю в судмедэкспертизе. У меня было трудное дежурство, и я по рассеянности вышел в люди, не переменив халат.
Они разговорились. Когда вышли на улицу, он успел выяснить, что она учится на первом курсе, что сегодня у неё экзамен, и что, когда она нервничает, у неё просыпается ужасный аппетит. Он рассказал ей, что устал от этой работы, и думает о более спокойном занятии – с меньшим расходом гемоглобина.
Мариам предложила постоять и покурить. Взяв у неё сигарету, Андрей попросил еще одну, сказав, что «с возвратом».
– Вернешь пачку, – ответила она.
Она была высокая, примерно одного с ним роста, длинноногая, с хорошей фигурой. Стройную талию подхватывал широкий черный ремень с золотистой пряжкой, круглые серьги окаймляли красивое лицо, загадочная улыбка таилась в уголках чуть полных губ. Легкий ветерок шевелил полы её короткого летнего платья.
Прощаясь, Андрей пожелал ей удачно сдать экзамены, меньше нервничать, меньше курить, и меньше есть сладкого. Розовая от смущения, опустив глаза, она ответила с шикарной улыбкой, что от обещанной пачки сигарет ему все равно не отвертеться.
Бережно сжимая листок, на котором Мариам написала номер своего домашнего телефона, Андрей возвращался на работу. Впервые за шесть лет брезгливо поморщился, почувствовав запах этого учреждения. Тогда, устраиваясь на работу, он две недели привыкал к нему. Сейчас его чуть не стошнило. Метрах в пятидесяти от здания СМЭ, в тени высоких тополей, стоял темно-зеленый джип. Андрей остановился, чтобы попросить у водителя зажигалку. Закуривая, краем глаза заметил худую, как жердь, девочку лет двенадцати. Она водила в кусты братика лет четырех, и теперь они возвращались в машину.
– Где папа? – спросил мальчуган.
– Мама сказала, теперь у него другая жизнь, – ответила девочка.
– Как это?
– Мама сказала, чтобы ты сидел в машине и не болтал! – строго ответила девочка, заталкивая брата в машину.
Ветер растрепал её светло-каштановые волосы, она неожиданно посмотрела в сторону Андрея. Это был взгляд испуганной дикой кошки, готовой выпустить коготки. Забравшись в машину, она с силой хлопнула дверью. Андрей почувствовал, как к его горлу подкатывается комок. Он их узнал – это были дети, изображенные на фотографии из бумажника Кондаурова.
В регистратуре Валентина Самойлова, сменившая перед грозными посетителями тон заводской вахтерши на более дружелюбный, терпеливо объясняла, почему не может выдать личные вещи покойного. Перед ней стояли двое из тех, что были на вскрытии