Измена. Вернись, я всё прощу!. Мария Иванченко
скажет, но я знаю, как отец дорожит своей карьерой. И я правда горжусь им, но…
Должно быть, папа увидел, как омрачилось моё лицо, потому что он подошёл, мимолётно провёл пальцами по тыльной стороне моего запястья, и грустно сказал:
– Ты должна понять меня, милая. Дело касается всех нас. И я вернусь так скоро, как смогу.
– Обещаешь? – на глазах, хотя я не хотела плакать, появились дурацкие слёзы.
– Обещаю. А теперь Рея, Итильдин, вы можете оставить нас?
Итильдин отдал честь, я присела в реверансе, и мы вышли из кабинета. Дверь закрыли на ключ изнутри. Дело серьёзное.
Итильдин с тревогой посмотрел на меня и подал руку.
– Рея, ты можешь положиться на меня. Я не дам тебя в обиду.
– Будешь моим телохранителем? – улыбнулась я сквозь слёзы.
– И твоим компаньоном, если позволишь. Давай прогуляемся?
Я замялась.
– Я бы хотела попрощаться с папой. Я дождусь его.
– Сожалею, Рея, но они уже отбыли.
– Что?! – я невольно задохнулась криком. – Но как же…
– Прости.
– Почему он не попрощался со мной?
– Рея, я не знаю. Я только слышал, что они спешно покинули кабинет через потайную дверь.
Потайная дверь? И я о ней не знаю?
– Рея, успокойся, прошу. Похоже, это что-то экстренное. Пожалуйста, возьми себя в руки.
Но я уже представила себе, как вижу бездыханное тело папы, потому что он не вернулся с этой чёртовой войны. А я даже не успела с ним попрощаться. Когда на меня накатила истерика, Итильдин крепко сжал меня в объятиях, и не отпускал долго-долго. А потом повлёк за собой.
– Прогулка верхом – это то, что тебе сейчас не помешает. Пойдём, Рея, ты же всегда любила лошадей.
Я шла за ним, не сдерживая своих слёз, а он держал меня за руку, не давая сбавить шаг, задуматься и полностью упасть в тоску. Сначала Мэорих, теперь папа. Они оставляли меня один за другим, любимые люди оставляли меня. Я чувствовала отчаяние. И на волоске от него меня удерживало только прикосновение Итильдина.
Спустившись вниз, мы вышли из особняка на задний двор, где располагались служебные пристройки, кухня и конюшни. Слуги, которые попадались навстречу, торопливо кланялись, и, видя слёзы у меня на щеках, торопились скрыться из виду, чтобы не тревожить мою печаль. Люди понимали, что не могут ничего для меня сделать. И я не ждала от них помощи, потому что одному виду никогда не понять другой.
Между тем, я начала понемногу успокаиваться.
– Вот так, хорошо, теперь тебе станет легче. Какая же ты молодец, – уговаривал меня, как ребёнка, Итильдин. – А вот и твой Чёрный Красавчик.
Чёрный Красавчик, конь вороной масти, был моим любимцем. Я всегда приносила что-нибудь вкусненькое – кубик сахара, морковку – когда приходила к нему. Но теперь я пришла с пустыми руками, и мне стало стыдно. Конь доверчиво потянулся бархатным храпом мне в ладони, но ничего там не обнаружил. Посмотрел укоризненно.
– Прости, Красавчик, я сегодня без гостинца. В следующий раз принесу два. Ну, пожалуйста, не