Тайна трех. Элла Чак
нарастила искусственные прядки с цветным канекалоном. Она заплетала с ним толстенные косы, став копией лошадки Черри-Бэрри. Была у меня такая игрушка пони в детстве с цветными прядками в гриве и хвосте.
Копна Гороховой возвышалась с первой парты, перекрывая обзор доски. Все тут же переключили внимание на Надю, копируя ее стиль, и я поняла, что слишком взрослая для синтетических париков, решив вернуться к естественности (на самом деле я всегда была старше всех на год, так как полностью пропустила третий класс. Зато теперь, в одиннадцатом, мне было уже восемнадцать и месяц назад я сдала на водительские права). С тех пор волосы снова отросли до пояса, я никогда не сушила их феном и не красила краской.
– Не она, внучка. Не она их порезала. Я это сделала, – грустно смотрела она на коробку, выпивая капли второй раз.
– Ты? Зачем, ба? Кого ты отрезала?
Руки бабушки вытянулись к коробке, но в последний момент она отдернула пальцы, не решаясь прикоснуться.
– Прошлое отрезала, внучка, прошлое, которого нет. Его больше нет. Не нужно хранить исчезнувшее.
– Это какой-то секрет? Кого ты хотела забыть? Кто исчез, ба?! Расскажи!
– Твое беспамятство о детстве, Кирюша, посланный небом дар. Не о чем нам говорить. Не о чем, внученька.
– Ну ба-а-а!!
– Ты же не хочешь быть такой, как мама, вот и не становись. А если узнаешь…
– Сойду с ума?!
– А? О чем ты, внучка? – захлопала она глазами, удивленно рассматривая распахнутый передо мной альбом, что лежал поверх остатков муки и кругляков пельменного теста. – Откуда это у тебя?.. Как он оказался здесь? Боже, что с памятью… что?..
– Ты достала с антресолей. Забыла?
– Старческая память, внучка, хуже младенческой, – забрала бабушка альбом, поспешно закидывая в корзинку для хранения картошки. – Ты есть-то будешь?
– Ела! Я уже ела! У нас с памятью, кажись, наследственное, да?
– Это все кролики, Кирюша, радиоактивные кролики…
С тех пор мы с бабушкой к разговору о фотках не возвращались. Я не могла добиться правды ни от кого: кого можно было так не любить, чтобы уничтожить следы любого присутствия за последние сорок лет? Что я забыла о детстве? Кого вырезали (равно удалили из друзей с допотопных социальных сетей) бабуля с мамой? При чем тут цифра «два», которую так боится мама?
Правда не волновала никого. А правда о прошлом – в квадрате (привет, мам!). У меня на носу был выпускной, и всех вокруг интересовало лишь то, куда я решила поступать.
Школу я не любила. Точнее… в ней не любили меня. Блокировали в чатах или ставили в список с ограниченным доступом (цифровая резка зигзагом). Я была для них сведена к единице своей особенной семьи.
У нас в Нижнем полгорода друг друга знают, и моя мать с горшком герани и тяпкой в руке на автобусной остановке, обутая в домашние тапки в середине февраля, быстро стала местной достопримечательностью и объектом сплетен. Надо мной смеялись, называя фамилией Тяпкина, а не Журавлева. Однажды учительница по химии обводила класс взглядом