Ты мой худший вариант. Анастасия Градцева
а наоборот, успокаивающий. Он как будто предлагает мне не бояться, а включиться в его игру.
И я почему-то вдруг решаюсь. Возможно, всему виной просекко, которое все еще туманит голову, возможно, щекочущий кончики пальцев адреналин… А возможно, ладонь Громова, от которой растекается тепло между лопатками.
Но я вдруг педантично поправляю его:
– База у нас под Самарой вообще-то, но это секрет. И в академию только с восьми лет принимают.
– Точно. Все время путаю, – кивает он.
И дарит мне короткую заговорщицкую усмешку, от которой меня вдруг насквозь прошибает электричеством.
Мне задают еще несколько вопросов. На некоторые я в ответ выдаю развесистую ложь, а на некоторые просто качаю головой и строго говорю «подписка о неразглашении». И мне верят.
Это так странно. И смешно.
Когда удовлетворено основное любопытство, про меня в компании все быстро забывают: заказывают себе кучу разного алкоголя, какие-то закуски, начинают пить, обсуждать незнакомых мне людей и хохотать над неясными мне шутками.
Мне снова становится скучно и слегка неловко.
Клуб уже заполнился людьми. Со второго этажа доносятся крики и отдаленная долбежка музыки, а на нашем этаже приглушается свет, и к шестам выходят три девушки и двое парней. Они откровенно одеты, а движутся еще более откровенно, так что я, сначала залипнув взглядом на их пошлом танце, тут же вспыхиваю и отвожу глаза. Если не смотреть, то нормально. Можно даже расслабиться и спокойно пить второй бокал просекко, который Громов уже успел мне заказать.
– Зай, пойдем потанцуем! – капризно тянет девушка с декольте и медными волосами, перегибаясь через столик и хватая Громова за рукав. – Скукота так сидеть. Ты же обещал мне в прошлый раз!
Внезапно его ладонь ложится мне на колено и сжимает его. И в сочетании с коротким взглядом, который он на меня бросает, это похоже на определенный приказ.
– Никаких танцев, – говорю я строго, надеясь, что верно поняла пожелание Громова. – Слишком велика вероятность нападения в толпе.
– Прости, Алис, – тот изображает раскаяние, но взгляд у него довольный донельзя. – Я с ней не спорю, себе дороже, сама понимаешь.
– Понятно, – шипит она, тут же хватает сидящего рядом с ней зеленоволосого за плечо и бросает ему: – Тогда ты, Боря. Шевелись. Пойдешь со мной.
Тот, просияв, подскакивает и увлекает ее на танцпол. А Громов награждает меня еще одной быстрой усмешкой, от которой внутри меня что-то плавится.
Мы сидим еще примерно час, во время которого я пишу маме покаянное сообщение, что еще немного побуду в гостях, что все у нас замечательно и что ничего страшного в моей задержке нет, ведь домашку на завтра я уже сделала. «Я ложусь спать», – наконец отвечает мама. – «Приезжай, как приедешь. Утром поговорим».
Ничего хорошего эти слова не предвещают, но я решаю не париться о том, на что все равно уже повлиять не смогу. Тем более, что у меня есть другая причина для забот – более острая и насущная. Я хочу в туалет. Очень хочу.
Но мне безумно неловко