Возвращение в Атлантиду. Андрей Дорофеев
и мысли о собственном дыхании, остановившемся внезапно. Но – ничей глаз не наблюдал за этим.
Волчица, серая с подпалинами, тяжело дыша после долгого быстрого бега, остановилась на знакомой лужайке недалеко от берлоги. Тихо. Только уши поворачиваются в поисках опасности да глаза бегают в страхе за шкуру свою и волчат.
Волчица была в замешательстве. Глухое, глубокое, но сильное чувство заставляло ее напрягать мышцы, выпускать когти, пронзая ими прошлогоднюю бурую листву. Чувство наполняло кровь паникой и приказывало одно: бежать. Схватить в спешке своих четырех щенят за загривки и бежать прочь из уютной берлоги, что обихаживала с умением и лаской…
И бежала бы – да разум говорил иное. Не было опасности вокруг. Не было дыма пожаров, охотники с гиканьем не рассекали лес на ксиланах. Дикий кабан не разрыл нору. Волчата – слышно – живы, тявкают, ждут мать.
Неужели покидать насиженное место только из-за того, что она видела сегодня у больших червей с лапами?
Волчица подползла к берлоге и засунула туда нос. Все были живы и здоровы, щенки заскулили от невыразимой радости и подскочили к матери, игриво валясь на спинки. И сразу проверять – полны ли потрескавшиеся от острых зубок соски тягучего сытного молока?
Волчица заползла в берлогу и поуспокоилась, когда щенки приникли к ее животу, но полностью тревога не ушла. Память продолжала ставить перед глазами картины недавнего прошлого.
Сегодняшним ранним утром, когда солнце еще только кинуло первые красные лучи на мощные стволы кармагонов и секаций, она уже бежала к берегу. Много раз бывало, что берег большой воды дарил ей жирных вальяжных бакланов с крючковатыми клювами или отдыхающих после водопоя вверх колючим брюхом мегаторов. Приходилось потрудиться – мегаторы шипят огненной смертью, нельзя попадать под струю. Надо сразу перешибать шею, иначе самой улепетывать придется. А бакланы безобидны – да летать волчица не умеет, хватать надо, пока на гальке вышагивают.
Много живности на берегу, искать не нужно. Потому и любила волчица берег большой воды.
А на другом берегу жили те, к кому волчица и под страхом голодной смерти не переплыла бы. Плавать умеет – а не переплыла бы. Посмотришь на такого – и понимаешь, горло перекусить у него – что у цыпленка. Но говорила мать волчице, и мать ее матери говорила – никто столько смерти в лес не принес безжалостно, никто не имеет столь смертоносных защитников, как большие черви с лапами.
Большие черви выходили за пределы понимания волчицы. Ничто из того, что она видела, вглядываясь частенько с любопытством и тревогой в другой берег, не могло существовать в ее спокойном тихом кармагоновом лесу, где деревья росли, потому что им положено расти, листья падали, потому что мать-природа приказала им падать, а волки рождались и жили, потому что мать и отец дали им крепкие зубы и теплую шерсть.
По другим