Неведомый. Анна Аскельд
– вассал отца, его названый брат и друг. Алый плащ воеводы порвался и обгорел, но серебряный ворон уцелел. Тит приехал на встречу с кронпринцем среди прочих гостей, более того, именно он охранял его в пути от границы с Мегрией до самого Горта. Якоб пытался увязаться следом за ним – ему прежде никогда не приходилось бывать дальше Равнскёга, древней пущи. Но отец не пустил. Жена Тита, Вела, приехала на прием и была добра к Якобу – он помнил цветочный запах ее духов и мягкие руки. Она привезла с собой дочь – темноглазую кроху, человеческого детеныша. Отец говорил, что ребенок чудесный, но Якоб решил, что ему просто не хочется обижать давнего друга. На его взгляд, девочка была безобразной и чересчур крикливой.
Тит сражался с неприятелем в одиночку.
– Что ж вы делаете? – повторил он свой вопрос и шагнул вперед. Якоб закусил кулак, когда услышал хруст костей. Тяжелое дыхание со свистом вырвалось из проломленной грудины.
Тит отступил в сторону и покачнулся. Якоб испугался, что мужчина уйдет или, хуже того, ранен и умрет раньше, чем он найдет отца.
Он поспешно выполз на свет, вцепился в тележный борт и с трудом поднялся на ноги. Тит хрипло дышал и все вытирал рукой лицо, бормоча что-то невнятное.
– Где мой отец?
Тит вздрогнул и обернулся – Якоб увидел лицо, покрытое копотью и кровью. Темная борода Тита дымилась, и через голову тянулся безобразный, в палец шириной, ожог. Обычно приветливое, теперь выражение его лица сделалось звериным – сейчас Дага напоминал монстра больше, чем гравюры в книгах наставника Пельца. От неожиданности Якоб отшатнулся, и взгляд его сместился на умирающего. Тени скользили по бледному лицу, и пепел, кружась, осыпался на развороченную грудь. Но воин был еще жив. Скорее почувствовав, чем увидев Якоба, повернул к нему лицо – и пламя осветило зеленые глаза. Живот сделался тяжелым, будто в него разом насовали горячих камней. По ноге потекло что-то теплое, и Якоб со стыдом понял, что обмочился.
Он попятился, оскальзываясь в кровавом снегу. Но воевода, глянув ему за спину, поспешно шагнул вперед.
– Нет. – Тит сделал еще шаг и протянул испачканную в вороньей крови руку. – Якоб, нет! Идем со мной, Якоб!
Двор снова закружился, и Якоб упал. На этот раз он был уверен, что уже не сможет подняться. «Какая глупая смерть», – успел подумать он, и тут же раздался истошный крик. Тит остановился – его шестопер угрожающе блестел в отсветах пламени.
– Нет, – повторил он, – пожалуйста!
Лишь когда его рот закрыла грубая холодная рука, Якоб понял, что все это время кричал он сам.
– Нам пора.
Запахло требухой, кострами и хвоей – и мир Якоба погрузился во тьму.
Иногда Якоб приходил в себя и тогда видел, как мимо проносилось снежное поле. Мертвый багульник протягивал сухие руки-ветви к небу, по бокам темными полосами тянулся лес. Свистел в ушах ветер, но больше не кусался – руки согрелись под чужим плащом. Однако ноги ниже колена растворились в пустоте. Якоб успел испугаться прежде, чем лихорадка снова отобрала