Хорошая сестра. Салли Хэпворс
связано вообще все. Она еще в юном возрасте научила нас тому, что любовь условна. Чтобы заслужить ее, приходилось выступать, как на концерте. Улыбаться, быть милыми и шутить. Знать наверняка, чего она от нас хотела… и беспрекословно все выполнять.
Ей нравилось, когда люди считали нас очаровательными – это хорошо отражалось и на ней. Помню, как-то раз, когда нам было лет шесть или семь, мы гуляли с мамой в городе. К тому времени нам выделили небольшую коммунальную квартиру в пригороде, и мы часто ездили в город на целый день, потому что мама ненавидела находиться в этой квартире. В тот день мы проходили мимо уличного музыканта, игравшего на трубе, когда Ферн остановилась и начала танцевать. Мама торопилась, поэтому она ничего не заметила и продолжала идти. Я потянула Ферн за руку, но она просто схватила меня за обе руки и закружила, хихикая.
– Эй, вы только взгляните на этих девчат! – сказал кто-то.
– До чего очаровательны! – воскликнул кто-то еще.
Через минуту или две вокруг нас уже собралась толпа, хлопая в ладоши и аплодируя. Я никогда не брала уроки танцев, да и Ферн тоже, но даже несмотря на это, тогда я поняла, что в Ферн есть нечто волшебное – ее золотистые волосы, длинные руки и ноги, чистая радость в глазах. Она была словно ангел.
– Чьи это девочки? – спросил кто-то. Люди оглядывались в ожидании. Мой желудок уже свело стократ. Когда мама заметит, что мы пропали, она будет в ярости.
– Мои! – послышался ее голос. Мы с Ферн обернулись, мама стояла с краю с поднятой рукой, сияя и улыбаясь от уха до уха. – Вот вы где, мои балеринки. Как всегда, устроили шоу! – рассмеялась она, демонстративно закатив глаза.
– Не сердитесь на них, мэм, – сказал кто-то. – У них впереди большое будущее!
Мама приняла похвалу толпы, наслаждаясь вниманием. Комплименты – то немногое, что делало ее счастливой. Несмотря на это, я не могла полностью расслабиться. В тот момент она, может, и улыбалась, но я знала, что, когда вернемся домой, по голове нас не погладят. Если Ферн и разделяла мое беспокойство, она хорошо это скрывала. Плечи ее были расслаблены, взгляд был искренен и наивен. Помню, что была за нее рада. Ферн всегда казалось, что ее окружает некая непроницаемая граница, делавшая ее неуязвимой для маминой жестокости. Я часто задавалась вопросом: не была ли эта граница неотъемлемой частью того, что отличало ее от других? Но мама никогда не водила ее на обследования. Если бы Ферн поставили диагноз и оказали помощь, это сделало бы ее особенной, а в нашем доме мама была единственной, кому разрешалось быть особенным.
Но если Ферн не боялась мамы, это не значило, что та не представляла для нее угрозы. Помню как-то раз, нам было лет семь, Ферн рисовала на кофейном столике. Это был ужасный день. Столик был недорогой – скорее всего, он не стоил ни гроша, большую часть мебели мы брали у Армии спасения. В то время мы все еще жили в муниципальной квартире, и маминых социальных выплат не хватало на шикарные вещи, о чем она регулярно нам напоминала. Это была невинная ошибка. По всему кухонному столу было разбросано белье, и Ферн спросила маму, где