Мерсье и Камье. Сэмюэль Беккет
сушиться у огня или в бельевой шкаф, там проходят трубы с горячей водой.
– В сущности, – сказал Мерсье, – почему мы не воспользовались зонтиком?
Камье посмотрел на зонтик, который был у него в руке. Он его взял в руку, чтобы удобнее было бежать.
– А ведь могли, – сказал он.
– Зачем нагружать себя зонтиком, – сказал Мерсье, – если нельзя раскрыть его, когда нужно?
– Я того же мнения, – сказал Камье.
– Так раскрывай, черт побери, – сказал Мерсье.
Но у Камье зонтик не раскрывался.
– Не могу, – сказал Камье.
– Дай сюда, – сказал Мерсье.
Но у Мерсье он тоже не раскрылся.
В этот миг дождь, услужливый агент всемирной зловредности, обратился в сущий потоп.
– Заело, – сказал Камье. – Главное, не надо силой.
– Сволочь, – сказал Мерсье.
– Это ты про меня? – сказал Камье.
– Это я про зонтик, – сказал Мерсье. Он высоко поднял его над головой обеими руками и яростно швырнул на землю. – Ну, мразь, – сказал он. И добавил, подняв к небу искаженное промокшее лицо и вздымая к нему кулаки: – Да на хрен ты мне тут сдался.
Страдания, которые Мерсье героически сдерживал с самого утра, вырвались наконец на свободу, это было очевидно.
– Это ты к нашему выручателю так обращаешься? – сказал Камье. – Ты не прав. Это, наоборот, ты ему тут на хрен сдался. Ему-то ни хрена не делается. Этому выручателю ни хрена не делается.
– И пожалуйста, не припутывай к нашему спору мадам Мерсье, – сказал Мерсье.
– Это бред, – сказал Камье.
– Будь в этом месте грязь поглубже, – сказал Мерсье, – я бы побарахтался в ней до утра.
У Элен первым делом заметили ковер.
– Ты только посмотри на этот палас, – сказал Камье.
Мерсье посмотрел.
– Симпатичный коврик, – сказал он.
– Неслыханно, – сказал Камье.
– Можно подумать, что ты его видишь в первый раз, – сказал Мерсье. – Ты-то уж вдоволь на нем повалялся.
– Впервые вижу, – сказал Камье. – Я его никогда не забуду.
– Все так говорят, – сказал Мерсье.
Тем вечером больше всего бросался в глаза ковер, хотя было на что посмотреть и кроме ковра. На попугая ара, например. Он балансировал в неустойчивом равновесии на жердочке, подвешенной в углу к потолку и чуть заметно подрагивавшей от естественной склонности к колебаниям и вращению. Несмотря на позднее время, попугай не спал. Его грудь слабо вздувалась и опадала в неровном задыхающемся ритме. При каждом выдохе пушок приподнимался от неуловимой дрожи. Время от времени клюв раззевался и на несколько секунд оставался разинутым. Прямо не попугай, а рыба. Тогда было видно, как шевелится черный веретенообразный язычок. Настороженные глаза, полные несказанной тоски и растерянности, слегка отворачивались от света. По оперению, вспыхивающему ироническим блеском, пробегали тревожные складки. Под попугаем, на ковре, была разложена большая развернутая газета.
– Есть