Точка невозврата. Николай Григорьевич Соколов
Жду!
Прошло несколько минут. Атлет мельком взглянул на часы, быстро поднялся и направился в хвост самолета. Гроссман снова прильнул к иллюминатору.
Вдруг за бортом засияло багровое зарево, откуда-то сверху корпус самолета осветили мощные прожектора, и снаружи стало светло, как в летний погожий день. От неожиданности Гроссман отпрянул от окошка: на небольшом расстоянии от самолета в небе зависли три огромных диска. Они следовали параллельным курсом, с той же скоростью, что и пассажирский Боинг, и профессор мог их хорошо разглядеть. По виду они напомнили профессору детскую юлу, которая была его любимой игрушкой в далеком детстве. Он часто играл той сине-зеленой юлой, усевшись на полу у теплой батареи.
Те диски, которые летели в небе, были метров пятнадцать в диаметре. Они были сверху приплюснуты, и по окружности основания имели едва заметные устройства, походившие на форсунки. Их днища светились перламутровым свечением, и из них выходили толстые световые лучи, которые освещали под ними небо, самолет и, играющий внизу волнами Атлантический океан. Лучей было семь: один, самый мощный – в центре, шесть других – на окружности, расположенной примерно посередине, между центром и внешней окружностью основания. Все пассажиры самолета пытались через спины прильнувших к иллюминаторам счастливчиков, хоть одним глазом увидеть то, что происходило за бортом самолета.
А в это время в кабине пилотов пытались связаться с диспетчерскими службами.
– Земля, земля, отзовитесь! Вас вызывает борт 4017. Я вас не слышу! Отзовитесь! Вижу неизвестные летающие объекты. Они идут над нами. Как меня слышите? Отзовитесь! Вас не слышу! Вас не слышу! – не переставал вызывать землю радист.
Командир воздушного лайнера и второй пилот, неотрывно следившие за показаниями приборов, вдруг заметили, что приборы стали давать сбои. Через несколько секунд свет в кабине пилотов погас, погас свет и в пассажирском салоне. Пассажиры испуганно загалдели.
– Всем сесть на свои места! Пристегните привязные ремни! – проходя по салону, успокаивала пассажиров стюардесса. Она была сильно взволнована, и не знала причин, приведших к обесточиванию самолета. – Маленькие неполадки, сейчас бортмеханик все уладит. Спокойствие! По салону не передвигаться!
Не успела стюардесса произнести последнюю фразу, самолет затрясло, и оба двигателя заглохли одновременно.
«И будет тьма предвестником страшных событий. И погрузится мир во тьму за грехи свои. За свои необдуманные поступки, за издевательство над матушкой природой да лишится человек самого дорогого, что у него есть – жизни своей!» – пронеслись слова в голове профессора, которые он услышал от странного попутчика в вагоне метро, на станции Таганской. Это было накануне, за день до его вылета из Москвы. Тогда Гроссман посчитал попутчика сумасшедшим, разговаривающим с самим собой, и не придал значения его словам, но теперь его слова стучали в висках Гроссмана отчетливо, как бой московских курантов.
«Что за бред? – подумал