Первый день – последний день творенья (сборник). Анатолий Приставкин
который в себе ношу, уйдет вместе со мной.
Вот для того и пишу. Но не насильно, а лишь когда вспоминается. А что у ребенка может вспоминаться в первую очередь, если не мороженое?
Зашел как-то на заседании помиловочной комиссии разговор о мороженом, как еще недавно в ГУМе продавали его, вкусное-превкусное, и иностранцы, которые далеко от центра не ходили, всегда вспоминали именно его: «О-о-о! Россия, такое мо-ро-же-н-о-е!» Кремль да мороженое – вот что они вспоминали. А Женя Альбац с мечтательной улыбкой произнесла, что она помнит точно, что сливочное мороженое стоило 28 копеек, потому что столько ей давали на школьные обеды. Ну, еще были рожки…
– Что-то у тебя все мороженое из самых дорогих, – упрекнули ее. – А фруктовое за семь копеек ты не ела?
– Я его не любила, – сказала она.
– Да при чем тут любовь, просто на другое денег не было!
– А кто помнит, сколько стоило мороженое в сорок пятом году, после войны? – спросила Чудакова. И тут же рассказала, как она увидала из окна отца, вернувшегося с войны, но не поверила, что это он, а потом услышала крик, это кричала ее мать, оттого что тоже увидела отца… – Я и не знала, что она так может кричать… От радости… И вот он дал мне сто рублей и сказал: «Купи на все мороженого». И я побежала и купила сразу десять штук!
– А сливочное мороженое впервые появилось еще в войну, – объявил я. – И я даже помню где… На Горького у магазина подарков. Помню, впервые его попробовал и обомлел: вот это штука!
Но вряд ли кто-то еще помнит, что мороженое в брикетах было с двумя картинками, на одном был нарисован белый медведь, а на другом – пингвин. В Москве его выносили в нескольких местах, и одно из них был Парк культуры и отдыха, что у Крымского моста. И я туда специально приезжал и караулил, когда откуда-то из-за кустов вынырнет тетка с лотком и начнет… Важно было вовремя подскочить с заранее зажатыми в кулаке деньгами и сунуть первым… Ибо через минуту ее уже осаждали десятки жаждущих моих сверстников, и никто не мог быть уверенным, что именно его осчастливят, отдав вместо замусоленной бумажки волшебный кусочек белого счастья.
Но, правда, возле люберецкого кинотеатра, когда мы там тусовались, на пяточке, при входе, Валька Пешка притаскивал коробку с пломбиром (круглый, нежно-кремовый, завернутый в бумажку) и торговал им среди нас, дружков, по цене, которую назначала мать. И мы не говорили «спекулянты», потому что Валькина мать, тетя Нюра, сама платила где-то на перекупке немалые деньги, чтобы на этой проданной коробке подзаработать.
– Ну, а кто помнит, сколько мороженое стоило до войны?
Выяснилось, что помнит лишь один человек. Юрист Коченов.
– Из жестяных кругляшков, – сказал он, – куда клали вафельки, самый малый кругляш стоил десять копеек, а дальше: двадцать, тридцать…
– А самый большой?
– Не помню. У нас, кажется, больше и не было.
– А у нас было… – И я гордо добавил, что самый-самый большой кругляш стоил целый рубль.