Метроном. Ариадна Борисова

      Как раз выпал первый снежок.

      У дороги к дому я вывела веткой имя «гадского дядьки», добавив к нему более пристойное и подходящее, на мой взгляд, ругательство.

      Вряд ли разоблачат, думала я мстительно. Детей на улице много. Вполне вероятно, не одна я затаила обиду на умельца показывать Москву…

      Дядюшка-то и засвидетельствовал улику.

      – Это она матерщинское слово на снегу начеркала! – убеждал он сомневающуюся сестру. – Пойдем, Вика, ты увидишь и сразу поймешь, что она!

      Чего тут доказывать…

      Я уже поняла, что буква «я» выдала меня в слове на букву «б».

      Пришлось сознаться.

      – Дети, которые с малых лет сквернословят, как правило, вырастают хулиганами, – расстроилась мама.

      – Жаль, что я против физического наказания детей, – сказал папа. – А то бы выпорол.

      – Я больше не буду, – торопливо пообещала я, думая, что до конца жизни не смогу посмотреть в праведные лица родителей, и – бывает же такое! – именно в эту скорбную минуту меня озарило лингвистическое вдохновение. По первому звуку в выражении «хулиган» мне вдруг стало совершенно ясно, что оно образовалось от неприличного слова на букву «х»!

      Конечно, я не хотела вырасти хулиганкой и постаралась больше не вспоминать дурных фонем, а если слышала нечто подобное на улице, закрывала ладонями уши.

      Скоро судьба предоставила мне возможность обелить себя в родительских глазах.

      Мы стояли на остановке в ожидании автобуса. На стене чернело накарябанное углем словцо на букву «х», и я, отныне борец со сквернословием, попыталась стереть его носовым платком. Оно не стиралось. Тогда я подобрала валявшийся внизу уголек и дописала к трем буквам: «…лиган».

      В моей интерпретации буква «й» не была лишней, поэтому я не поняла смешков папы и маминого смущения.

      Когда мне было шесть, утомленные моим воспитанием родители решили отдать меня в школу.

      Но пока еще стоял жаркий июль, и главной наперсницей моих игр стала подросшая Викша. Теперь я, старшая и умная, учила ее алфавиту.

      – Смотри, это «а».

      – А-а-а.

      – Это буква «б», бяка, – вздыхала я, невольно вспоминая совсем другое слово.

      – Бяка.

      Викша быстро научилась узнавать буквы «а» и «бяка». Я страшно гордилась плодами своих педагогических трудов.

      Мы играли на песчаном пятачке в бабушкином цветочном садике, иногда я читала сестренке вслух «Мойдодыра» и «Краденое солнце». Сама я с зимы перешла на более солидные книги и уже прочла про Айболита, Пенту и Буратино, а «Незнайка в Солнечном городе» меня просто очаровал.

      Я пересказывала сюжеты книг деревенским ровесникам, добавляя в содержание что-нибудь свое. Они читать не умели, а дома моей стремительной эволюции никто не удивлялся. Напротив, считалось, что я «поздняя» – дяди мои наперебой хвастали своими читательскими успехами чуть ли не в трех-четырехлетнем возрасте.

      На самом деле, сказала бабушка,