Таня Гроттер и колодец Посейдона. Дмитрий Емец
Шито-Крыто.
– Какие акселератихи? – щурясь, спросила Лиза Зализина.
– Да вон те две! С ними еще парень! Им уже лет по шестнадцать, не меньше! Куда ты смотришь, Лизон? Тебя что, надо взять за уши и навести на цель, как перископ?
– Не, я уже вижу. Но там Ванечки нет, – рассеянно сказала Зализина.
Ритка посмотрела на нее с состраданием.
– Умничка! Суть ты уловила: Валялкина там нет. Остальное детали, – заметила она.
Грааль Гардарика еще раз сработала. Невидимый купол, скрывавший магический остров, раздвинулся. Рядом с мостом опустились три ступы. Их антикварный вид немедленно дал Ягуну повод пошутить, что кто-то гробанул магическую свалку в котловане вулкана на Мертвом острове.
Из ступ выбрались две девушки – одна скуластая, с высоким лбом и двумя косами разных цветов – синей и зеленой. Другая – небольшая, гибкая и подвижная. Высокая девушка еще была в ступе, а маленькая уже разговаривала с Великой Зуби. Волосы у нее были огненного цвета, который то и дело менялся от тускло-рыжего до золотистого. «Двухнедельный магический окрас. Ранее срока смывается только слезами лешего или родниковой водой с молодой крапивой», – профессионально определила Склепова.
Из третьей ступы выпрыгнул парень лет семнадцати, длинноволосый, смуглый и большеротый. Двигался он очень уверенно и одновременно расслабленно. Рюкзак с его вещами, прилетевший на Буян самостоятельно, не шелохнувшись, висел в воздухе чуть выше плеча хозяина. Это говорило о высоком уровне владения магией. У первокурсников, недавно научившихся заговаривать предметы на полет, они обычно болтались в воздухе, падая, едва от них отводили взгляд. Этот же рюкзак висел как вкопанный, хотя парень даже не оглядывался на него. Под мышкой у новичка была большая папка, которую обычно носят художники. В руке он держал длинную бамбуковую трость.
– И чего они сюда приперлись? Особенно эта мелкая расфуфырилась! Прям: мам, купи попугая! Не могу смотреть на это уродство! – заявила Гробыня, продолжавшая критически изучать девушек.
Таня с сомнением посмотрела на Склепову. На ее взгляд, сама Гробыня была одета в сто раз более броско. Чего стоил один вырез на животе, демонстрирующий небольшую серебряную висюльку в форме черепа, которая закрывала Гробыне пупок. Серьгой Склепова обзавелась на Лысой Горе, а потом осознанно доводила Поклепа до белого каления. Завуч объявил пирсингу и татуировкам войну и боролся с ними до тех пор, пока его собственная Милюля не проколола хвост в четырех местах и не стала, будто этого было мало, носить кожаный ошейник с серебряными шипами. Получив в спину такой удар, Поклеп мигом присмирел и отстал от Склеповой.
– А вот парень новый ничего! И плечики на месте, и осанка приятная. На сто пудов знает, что мы на него смотрим, а не напрягается, естественно себя ведет. Другой бы уже или зажался, или грудь бы выпятил. Ходил бы, как качки по пляжу, над которыми народ ржет. Все-таки люди, когда на них глазеют, ведут себя как последние болваны… А вот зачем ему, интересно, трость? И эта папка? Он что, художник? – продолжала Склепова.
Если