Подношение Гале. Анатолий Найман

      Что-то случилось. А может приснилось.

      Что-то ночное. Свет был зажжен

      но как бы выжгло из лампочки милость.

      Что-то про время. Про кабель времен.

      Двадцать седьмое, двадцать восьмое,

      вот сентября, вот уже октября.

      Без циферблата, слепое. Немое.

      Без суеты. Без всего. Без себя.

      Дело в материи. По – собирает —

      грошику всхлипу фотону она

      дух. По тик-так. А потом умирает.

      Случай из жизни. Топливо сна.

      Фетиш мой – расписанный цветами

      шкаф! Как ни сияй в оконной раме

      майский сад – его роскошней шкаф

      в клеймах маков и виньетках трав.

      Мгла в углах и рюмки. Сахар в банках.

      Кряж скатерок. Дед Мороз на санках.

      Свечи в слитке. Трещина. Дупло.

      То, что впрок хранилось и ушло.

      Я не знаю, что когда откуда.

      Крынка – украшенье ли, посуда?

      Изваянье или мебель шкаф,

      гематома роз, засос купав?

      Те, кто вышел, те, кто вот-вот выйдет

      из избы и из игры, не видят

      где мы. Мы, кто здесь. Средь пустоты —

      ящик, и на нем горят цветы.

      Небо – кабинет за ширмой Феба.

      Сквозь нее и нас не видно с неба —

      вот и пой за чей-то упокой

      как слепец стуча в асфальт клюкой.

      Может, писк твой ангелы и слышат.

      Может, ангел – сполох. Может, дышат

      души. Может едут на фу-фу

      в бесконечность. В расписном шкафу.

      Происходит война. И кончается. Мир

      наступает. Но, боже, насколько он хуже

      довоенного. Сколько в нем жира и дыр,

      каждый раз все уродливее оружье,

      вместо луков секиры, фугасы на смену секир.

      Боль осела, но ярость всплывает со дна,

      злоба день ото дня нестерпимее, жгучей,

      жажда случая, чаша с краями полна,

      не колеблясь убил бы, представься мне случай.

      Жизнью звать – то что только что было война.

      Тут рождаешься – ты. Мир на новенького. Синева.

      Сдута пыль с духовых, снята стружка со струнных.

      Легких зернь и плоенье, муштра на плацу на раз-два.

      Зелень. Золото. Снег. О, органика юных!

      В вышних мир – ритм без слов, в нижних – пончо без шва.

      В общем, жив. И что жив, ты привык. Но весенний призыв,

      год рождения твой. Ты в бега. Избегаешь

      минных ям, партизанских засад. И от смерша в отрыв

      вроде как и ушел. Но подстрелен. Но жив

      все еще. Но ангина, но тиф.

      Это жизнь, а у жизни